Новое ведомство — управляющим губерниями, письмо № 379.
В департамент милиции поступают сведения о резких проявлениях противоправительственного действия со стороны большевиков и элементов населения, так или иначе связанных с ними. Устраиваются съезды, организуется, планируется пропаганда к восстанию против законной власти Российского правительства.
Новое ведомство — управляющим губерниями, письмо № 368.
В департаменте милиции имеются сведения, что возвращающиеся из Германии и Австрии наши военнопленные при переходе фронтов задерживаются комиссарами Советской власти и вербуются в красную армию, причем у согласившихся на это отбираются документы, которыми снабжаются большевики. Снабженные такими документами, большевистские шпионы и агитаторы, осведомившись основательно от пленных, владельцев документов, о местах их жительства и ближайших селениях, переходят партиями в Сибирь.
В литейке на зеленом филенчатом шкафу стояли рядком модели мелкого медного литья, напоминая собой прибранные к ночи деревянные игрушки. Забравшись на табуретку, Парфен собирал их в фартук, чтобы отнести модельщику, и вдруг увидел в тусклом и пыльном окне чьи-то неподвижные, немигающие и, как он подумал, очень внимательные глаза. Солнце подсвечивало их, глаза светлели и, казалось, искали его лицо.
— Тебе чего? — крикнул Парфен глазам.
Глаза ничего не выразили. Они продолжали искать его лицо и мгновенно пропали. И лишь тогда Парфен понял, что ничего, кроме этих глаз, он не видел. Они были одни, без лица.
Он соскочил с табуретки.
Модели с мягким стуком попадали с фартука на земляной пол.
Выбежав из литейки, Парфен увидел спокойную спину маленького человека в лапсердаке, перешитом из кондукторской шинели, в рыжих сапогах, без фуражки.
Человек шел, не оглядываясь, в сторону пожарки.
— Эй, шибздик! — окликнул Парфен неизвестного. — Чего отираешься тут? Слышь?
Человек не отозвался.
У пожарки пылал золотым кивером, краснел красным поясом и красным топориком на белом брезентовом боку брандмейстер Михеич, грозный, как триумфатор, с гордой могучей спиной.
— Меня, чо ли? — крикнул Михеич голосом мальчика, огораживая ухо ладошкой.
— Тебя, — озлился Парфен.
Человека уже не было: перепрыгнув через канаву, он скрылся за пожаркой.
Часа через два к Парфену зашел Иван Вдовин.
— Пошляться не хочешь? — спросил он, кивая на выход.
— Далеко?
— На треугольник. Сегодня там торговлишка. Конный базар с молотка. Коняки наши, продают чехи, покупаем мы. Пошли, поглазеем!
Бритолицый, очень высокий чех в превосходно пошитой черной пиджачной паре, в манишке с бабочкой, аттестовал очередной предмет торга:
— Кобылица под кличкой Наяда. Два года и один месяц — возраст гимназистки. Масти, как видите, белой, грациозна, шаг длинный и мягкий. Мать Наяды...
— Посмотри вон на того типа, — попросил Парфен Ивана. — Левей, левей, около стрелки.
Парфен забавлялся кедровыми орешками. Он подбрасывал их выше рта — это был шик кавалера-таежника, — но каждый орешек достигал своего адреса и через мгновение падал к его ногам двумя ровными скорлупками. Так было и сейчас, хотя лицо Парфена сделалось пасмурно: около стрелки стоял человек в лапсердаке, перешитом из кондукторской шинели.
— Посмотрел, — отозвался Иван. — Что дальше?
— Потом скажу.
Показывая свою стать, Наяда прогарцевала перед зрителями с красавцем-наездником в высоком парадном седле. Обряженный в форму драгуна и оттого голубой и малиновый, с конским хвостом над головой, наездник старался принять самую эффектную позу, будто продавали с аукциона его самого, а не лошадь. Впрочем, это могло и отвечать истине, так как девицы и дамы в панамах и боа не видели перед собой ничего, кроме тонкой фигуры красавца, его умопомрачительного черного уса, черного глаза и гордо вскинутой руки с поводом (все шло в профиль). И если бы потом их спросили, какой масти была Наяда, то одни сказали бы — гнедой, другие — белой или рыжей, а третьи, положивши руку на евангелие, готовы были бы присягнуть перед самой Фемидой, что никакой лошади не было, а был только Он.