Основным итогом первых недель стало то, что мне надоело искать неточности и накладки, я согласилась верить в то, что он в самом деле инженер – туннелестроитель. Следующих встреч я ждала с нетерпением.
Но иногда на первое место вырывались мысли о том, что завтра он будет делать то же самое с другой женщиной, а послезавтра – с третьей. Но он замечал поднимающееся во мне раздражение, как тут же сам поднимал в разговорах эту тему.
— Помнишь сказку об Алисе в стране чудес? «Я вижу то, что ем» и «Я ем то, что вижу» – это не одно и то же! Если тебя не обкрадывают, разве ты что-то теряешь?
В другой раз он говорил:
— Сейчас грань между жизнью реальной и виртуальной настолько зыбка и незаметна, что невозможно сказать, в какой из реальностей мы живём. Наша жизнь – это та история, которую мы считаем своей жизнью.
Однажды, когда в «наш день» – это название, поначалу смешившее меня, прочно вошло в наш обиход – пришедшийся на будний день, в который мне удалось с грехом пополам ускользнуть с работы в два, кто-то позвонил Тони. Его голос изменился, стал немного сердитым. Он заговорил с неведомым собеседником – я слышала второй голос – о каких-то кабелях, которых то ли не хватает, то ли они не такие, как надо. Тони не разрешал использовать их, и в конце концов сказал, чтобы бригаду перевели на другой участок.
— С работы, – пояснил он, когда разговор закончился.
Ах, с работы? Спектакль, разыгранный для того, чтобы я крепче верила, что он туннелестроитель. Я рассердилась.
— Кому нужен этот обман? – резко спросила я. – Я знаю твою настоящую профессию.
Он как-то с сожалением посмотрел на меня. И после паузы сказал:
— Те, кто обманывают, имеют какую-либо корысть от этого. Подросток обманывает родителей, чтобы избежать наказания. Аферист обманывает простачка, чтобы выудить из него деньги. Политик обманывает избирателей, чтобы быть переизбранным на новый срок. Но если нет корысти… В театре ты веришь, что на сцене шестнадцатый век, а не двадцать первый, как в зале, и что это Италия, а не… Ты веришь, что девушке, бегающей по сцене, четырнадцать лет, а не тридцать, на которые она выглядит, признаёшь её эмоции правдивыми, и тебя потрясает её гибель. И всё это ты обманом не считаешь. Потому что ты соучастница. Все эти трансформации времени, места и образов стали возможны благодаря тебе, благодаря тому, что ты, как и сотни других, купив билет, не только дала добро на этот обман, но и верой своей принимаешь в нём участие. Для этого не обязательно быть на сцене. А теперь я возвращаю тебе твой же вопрос: кому нужен этот обман?
Интонациями он подчеркнул слово «этот». Подобные вещи получались у него мастерски. Я бы могла найти, что ответить. Но что-то удержало меня.
— Весь мир театр, а люди в нём актёры, – сказал он примирительным голосом. – Старайся исполнять свою роль получше.
Я бросалась из крайности в крайность. Иногда начинала верить, что это в самом деле мой избранник, и забрасывала его подарками. В «наши» дни убегала с работы пораньше (поначалу это казалось мне собой чем-то необычайным, словно вдруг выяснилось, что можно спешить не только на работу!), чтобы не потерять ни одного часа из отведённых нам Центром духовной гармонии. Но иногда словно бес вселялся в меня. На удачный комплимент, который мне было приятно слышать, внезапно дерзила:
— Скольким ты уже говорил такие слова?
Как-то в кафе я предложила Тони заказать антрекот из натурального мяса.
— Не стоит, – вздохнул он. – Слишком дорого.
— Это не твои деньги! – резко сказала я.
Слова прозвучали, как пощёчина. Если бы он встал из-за стола, я бы не удивилась. Но он лишь отложил меню. Воцарилась долгая пауза.
— Пожалуй, я начну с виски, – наконец сказал он. И вдруг сменил тон.
— Ты эгоистка, – сказал он голосом, не допускающим возражения. – Для работы это хорошо. А для дома…
Я была уязвлена. И когда ему принесли стаканчик виски, отпила у него половину.