— Ты чего? — удивлённо спросил я, продолжая оставаться настороже.
— Дура хочет кушать, — послышался незамедлительный ответ. — Дуре плохо.
— Я ж тебя недавно кровью поил!
— Дура хочет ещё. Дура голодная.
— Вот чёрт…
— Дура не чёрт.
— Да я не про тебя! Вернее, про тебя, но не совсем.
— Дура не понимает. Дура много не понимает.
— Да это понятно… — вздохнул я. — Чего ещё от такой требовать?
— Всего требовать. Дура исполнительная, ежели сытая.
— Ладно. Пойдём на кухню. Только не сшиби чего-нибудь по дороге.
— Дура теперь не сшибёт.
Мёртвая крестьянка не соврала. До кухни дошла, осторожно обходя все препятствия. Ради интереса проделал небольшой опыт и попросил её взять из серванта рюмку. Выполнила на «отлично», не сорвав мебельные дверцы и не перебив остальную посуду.
Сделав на руке небольшой надрез, нацедил полную рюмку крови и протянул Дуре. Она с поклоном взяла её и махом осушила, занюхав выпитое рукавом, словно не кровь, а самогон употребила. Щёки девки моментально из бледно-серых превратились в почти нормальные человеческие.
— Благодарствую, барин Родион Иванович, — опять поклонилась она. — Дура не голодная.
— Садись, — указал я на стул.
Как только девушка исполнила приказ, приступил к допросу. Давно уже подмывало пообщаться с этой аномалией, но в силу скудости её ума раньше не представлялось возможным. Теперь, кажется, мертвячка созрела до беседы.
— Как тебя зовут?
— Дура.
— Это понятно. А как раньше звали?
— Дура не помнит.
— А что помнишь? Ведь что-то же помнишь, раз разговаривать можешь?
— Дура помнит избу. Дура помнит корову, свиней, кур. Дура помнит поле. Люди на поле косят сено. Дура несёт людям молоко и хлеб. Дура отдаёт хлеб и молоко бородатому мужику. Дура…
— Замолчи! — почти взмолился я. — Новый приказ. Вместо Дуры говори Я! Теперь продолжай рассказывать.
— Барин Родион Иванович уходит с поля…
— Подожди. А при чём здесь я?
— Барин Родион Иванович послушалась барина Родиона Ивановича и теперь говорит так, как велено.
— Блин!
— Сейчас приготовлю. Барин Родион Иванович помнит, что для этого нужна мука…
— Снова стоп! Ничего готовить не надо. Вношу поправки. Я — это ты, без «барина Родиона Ивановича».
— Без барина Родиона Ивановича барин Родион Иванович умрёт.
— Ты не поняла. Обращаясь к себе, говори: Я, а не «барин Родион Иванович». Называешь себя одной буквой — «я». Уразумела?
Мозговой процесс в мёртвых мозгах продолжался с минуту.
— Дура уразумела. Теперь Дура стала Я.
— Пусть будет пока так. Продолжай рассказывать воспоминания.
— Я уходит с поля. Я идёт через лесок. У Я болит голова. Я видит темноту. Я знает, что нужно идти к барину Родиону Ивановичу. Я выбирается из могилы. Я видит змеиную белку.
— Остановись, — снова прерываю монолог Дуры. — Дальше я знаю. Отмотай немного назад.
— Что нужно мотать Я?
— Не так поняла. Вернёмся назад.
— В шкаф вернуться Я?
— Нет! В твои воспоминания! Ох… Как же тяжело с тобой!
— Я может донести, когда барину Родиону Ивановичу тяжело.
— Не надо, сам справлюсь. А как тебя мужик называл, которому молоко отдала?
Почти до полуночи продолжался разговор глухого с немым. В конце него я был готов в порыве гнева повторно убить мёртвую, но зато кое-что смог выведать из запутанных в своей непоследовательности и до идиотизма прямых ответах девушки.
Во-первых, выяснил, что зовут её Пелагея. Но как только приказал называться старым именем, девка впервые ослушалась, заявив, что теперь нельзя. Где-то ТАМ запретили. Про это ТАМ она ничего не знала, но чувствовала, что запрет есть. Видимо, в неподвластных разуму человека Тонких мирах стоит некое табу на идентификацию полуожившего тела с прошлой личностью.
Недолго думая, переименовал Дуру в Дуню. А чего? Созвучно и не так оскорбительно. Хотя Дуре… то есть теперь Дуне абсолютно пофиг, как её величать будут. Главное, чтобы не Пелагеей.
Умерла она от неизвестной болезни, сопровождающейся примерно неделю головными болями, ознобом и жаром. Всё это Дуня переносила на ногах, по крестьянскому разумению решив, что поболит и пройдёт, а домашние хлопоты никто не отменял. Вот и «прошло»… Вместе с жизнью.