Нужен врач. Нужна медицинская сестра со шприцем. Нужен Флеминг с пенициллином. Нужно даже старое-престарое письмо. Вот хозяйка нашла его, разгладила на столе рукой и прочла как новое, как сегодняшнее.
Хозяйка борется, хозяйка воюет с напастью. А Принц разве не воин в поле? Воин должен быть на посту, и с утра Принц лежит у кровати молодого матадора и не сводит глаз с его осунувшегося лица.
Вы мне верите? Ну и хорошо. Принц действительно весь день не отходил от кровати, не ел, не просился гулять, хотя Тинуля, печальная и бледненькая, звала его, спрашивала, не выйти ли ему. Тяжелый день так и двигался — тяжело и медленно. Но время не ждет, время всегда идет. День стал клониться к вечеру. Вы слышите? Майлинька заплакала. Принц поднялся и подошел посмотреть, почему плачет самая маленькая хозяйка. Старается понять. Он не хочет, чтобы девочка плакала. Он знает: если плачут, значит где-то сидит беда и все портит. Собаки умеют думать. Они думают проще, чем мы, люди. Но порой они думают прямее, чем мы, и поэтому скорее находят решение. Смотрите, Принц идет в соседнюю комнату. Видите, он подходит к дивану. На диване две куклы, лошадка, кубики и мохнатый мишка. Принц водрузил передние лапы на диван, отодвинул мордой кукол, забрал мохнатого мишку и несет его Майлиньке. Вот он осторожно громоздит лапы на колени к янтарноглазой женщине и вручает мишку своей самой маленькой хозяйке. Малышка говорит:
— Миша пришел, Принц Мишу привел! — И смеется.
Может быть, с этого момента в ее тельце и начинают решительное наступление на микробов те вещества, которые через иглу шприца ввела медицинская сестра. Начинает действовать и пенициллин Флеминга.
— Майлинька-то смеется! — поворачиваясь лицом к жене, говорит посветлевший матадор…
Посмотрите на карте, где они там, эти Принцевы острова. Когда найдете, знайте, что это те острова, да не те. Настоящие Принцевы там, где сам Принц, сын полуводолаза и доброй мамы из породы колли. Он опять ходит по саду с двумя девочками, подает им то мишку, то лопатку. А женщина с янтарными глазами стоит на крыльце рядом со своим опять здоровым и бодрым матадором.
Не совсем объяснимое
Мы сидели втроем в кабинете подмосковной дачи известного ученого — сам хозяин, антрополог и этнограф, художник Корнев и я. Антрополог недавно побывал во Франции, где его с большим уважением принимали коллеги, а затем он был приглашен в Рамбуйе и лично познакомился с президентом Жискар д’Эстеном. Наш хозяин повидал всю Францию и, как умелый рассказчик, уже успел познакомить нас с Парижем. Нормандией, долинами Луары и Роны. Перед нами возникали то серые химеры на карнизах Нотр Дам де Пари, то предтеча современных ажурно-металлических конструкций пресловутая башня Эйфеля, то просто трепетали от ветерка полосатые маркизы над столиками, выдвинутыми из ресторана к тротуару. Фасад Лувра мы видели так же ясно, как на иллюстрациях Мориса Лелуара к «Трем мушкетерам».
Корнев тоже бывал в Лувре. Он и антрополог совершенно заворожили меня описаниями сокровищ луврской картинной галереи. О Моне Лизе они могли бы написать поэму, если бы были поэтами. Впрочем, они и были поэтами — каждый в своей сфере. В речах хозяина сквозили отсветы научных представлений о человеке, а Корнев минутами мне казался седовласым мудрецом, от рассмотрения ископаемых останков и проектирования крепостных укреплений неуклонно возвращавшимся к палитре, кистям, олифе и краскам.
— Но послушайте! — сказал вдруг антрополог. — Лувр Лувром, но уже в Пиренеях я увидел нечто еще более достойное внимания, чем Мона Лиза!
Корнев с недоверием посмотрел на него — шутит или нет? Нет, лицо антрополога оставалось серьезным, только в нем сновала светотень особенного внутреннего волнения.
— Мы посетили пещеры, — сказал он. — Мне показали давно уже известные рисунки кроманьонцев, сохранившиеся на стенах, — сцены охот, изображения животных. Затем сказано было, что имеются новые открытия, и узким проходом мы попали в пещерный зал, освещенный через пролом в своде. И вот там на стене я увидел серию рисунков, смесь графики с живописью, и понял, что вся эта серия составляет нечто единое. Это рассказ о чем-то, что пережил автор изображений, — нет, не рассказ, а поэма! Я привез снимки и художественные копии с этих древних первобытных картин, и сейчас вы их увидите.