Почему я затронул эту тему именно сейчас, именно, тогда, когда вот эти простые люди отмечают праздник? Почему?!.. Да потому, что подлинный русский человек живет не в городах, где все друг другу, кому не лень, перемывают косточки, а еще лучше, если в качестве перемывания будет какая-нибудь знаменитость. В простых же русских вымирающих селениях, хоть бабы и староватые на вид, но даже в свои пятьдесят, а то и все шестьдесят, дадут фору по части секса, вернее, любви, молодым городским девкам, непривычных к тяжелому сельскому труду, которых взращивали на пиццах, гамбургерах — на всем искусственном — и которые живут лишь грезами о каком-то принце на белом «Мустанге».
Ладно, не скулите, я возвращаюсь к нашим персонажам. Слушайте, о чем они дальше гутарили.
—Ах, Макароныч, хорошо идет водочка твоя! — решив сменить тему, сказал Сергей Пантелеевич.
—Дак, сейчас у нас в Москве она самая ходовая.
—«Белая Сова», говоришь? — пьяно растягивал слова Сергей.
—Га-га-га, да не я, а сама бутылка и содержимое в ней за себя говорит, — гоготал Макароныч. —Выпьешь вот такой «Белой Совы» и сам засовеешь!
Все за столом дружно засмеялись, а пацан ходил вокруг и всех снимал на камеру.
—Батя, будешь еще чего-нибудь говорить на камеру?
— Буду, Миколка, буду, — сказал сильно захмелевший отец. — Сымай!
—Хочу представить моего старого друга Олега Макаровича, по-простому же, Макароныч — мой армейский товарисч… «Через шо мы с тобой, Макароныч, тока ни прошли, а?» — обратился мужчина у другу. «Верно, Серега» — икнув, подтвердил Макароныч, — в какой жопе мы с тобой только ни побывали!.. В какую только передрягу мы с тобой ни попадали! Где мы только ни подыхали от жаркого, как в аду, зноя: и в Марах, и в Кушках, и в Термезах… — «Верно подметил, Макароныч! Как тогда говорилось: есть в Союзе три дыры: Термез, Кушка и Мары» — «Благо, потом нас перевели в Чирчик, — продолжал Макароныч. —Вот, где была благодать! Прохлада особенно после Мары! Сказка!» — «Да-а-а, есть, что вспомнить, Макароныч… И есть самое ужасное, шо не дает мне покоя и по сей день» — «Ты про Каху?» — посмотрел прямо в газа другу Олег Макарович. «Именно! — с печалью в голосе произнёс Сергей Пантелеевич. —Разве такого человека забудешь?!»
—Батя, Каха — это тот самый Кахрамон, с которым ты запечатлён на фото? — паренек обернулся в сторону отцовских фотографий, висевших в застекленных рамках на стене. Отец кивнул головой.
На той стене, на которую обратил свой взор Микола, было с десяток фотографий — с сюжетами: проводы Сергея Пантелеевича в армию, его военная служба, свадьба, праздники, но фотография с Кахрамоном висела в центре остальных.
—Пантелеич, — обратился к хозяину Петро, — мы с товарисчами выйдем на баз. Подышим свежим воздухом, покурим, растрясем жирок малость, нагуляем аппетиту. Ты с нами?
—Идите. Я потом, — бросил Сергей Николаевич, а сам встал из-за стола и подошел к фотографии. Долго смотрел на реликвию. С фотографии глядели умные глаза сослуживца. У хозяина выкатилась слеза, он быстро стер ее рукой с глаза, щеки. Олег Макарович уперся локтями о стол, прикрыв ладонями рук лицо. Грустно вздыхал.
На фотографии Сергей Пантелеевич и Кахрамон запечатлелись стоящими перед зданием — как видно, расположение роты. Они по-товарищески держали друг друга за плечи. Одеты были в х/б — полевая форма для жаркого климата. На головах красовались х/б-е панамы — значит, несли службу в Средней Азии; обуты были в кирзовые сапоги, блеском напоминающие яловые офицерские.
Внешне оба товарища представляли собой резкий контраст и не только с точки зрения различных рас.
Кахрамон был выше ростом, выглядел подтянуто: его солдатский ремень плотно облегал талию; голенища сапог были прямые — не гармошкой; пресловутый «дедовский» чуб не носил; был гладко выбрит, лишь коротко подстриженные черные усы над губой, подчеркивающие пухлые чувственные губы.