На следующее утро Владек проснулся на час раньше. Если не зайти к врачу до начала работы, то шанс увидеть его снова появится только на следующий день. А Владек не смог бы прожить ещё день с такой сильной болью. Он зашёл к доктору и доложил своё имя и номер. Пётр Дубов оказался добродушным стариком с лысой головой и очень заметной сутулостью. Владеку показалось, что он выглядит ещё старше, чем барон. Дубов осмотрел ногу и, не сказав ни слова, положил на рану мазь.
– Всё в порядке, доктор? – спросил его Владек.
– Ты говоришь по-русски?
– Да.
– Тебе придётся всю жизнь хромать, молодой человек, но нога скоро придёт в норму. Только для чего? Чтобы всю жизнь таскать лес?
– Нет, доктор, я намереваюсь бежать и вернуться в Польшу.
Пётр Дубов посмотрел ему в глаза.
– Тише, тише, глупец. Ты должен понять, что побег невозможен. Назад отсюда пути нет, ещё ни один не выжил, убежав. Даже разговор о побеге означает десять суток карцера. Там еду дают раз в три дня, а печку топить разрешают только для того, чтобы растопить лёд на стенах. Если вернёшься оттуда живым, можешь считать, что тебе повезло.
– Я убегу, убегу, убегу, – сказал Владек, глядя на старика.
Доктор поглядел в глаза Владеку и улыбнулся.
– Друг мой, никогда больше не упоминай о побеге, а то они убьют тебя. Отправляйся на работу, упражняй ногу и каждое утро начинай с визита ко мне.
Владек вернулся на лесоповал, но обнаружил, что не может таскать брёвна дальше, чем на пару метров, а боль в ноге стала такой сильной, что ему показалось, что она отваливается. Когда на следующее утро он зашёл к доктору, тот осмотрел ногу более внимательно.
– Чёрт, стало хуже! – воскликнул он. – Сколько тебе лет, мальчик?
– Я думаю, что мне тринадцать, – сказал Владек. – А какой сейчас год?
– Тысяча девятьсот девятнадцатый, – ответил доктор.
– Да, тринадцать. А вам сколько лет? – спросил Владек.
Старик взглянул в голубые глаза юноши, удивлённый вопросом.
– Тридцать восемь, – тихо ответил он.
– О боже! – воскликнул Владек.
– Ты тоже будешь так выглядеть, когда, как я, при трёх режимах проведёшь на каторге пятнадцать лет, мой мальчик, – сказал фельдшер Дубов безучастным голосом.
– Нельзя отчаиваться и терять надежду, доктор.
– Надежду? Я уже давно потерял всякую надежду для себя, может быть, я сохраню надежду для тебя, только навсегда запомни: никому не заикайся об этой надежде, здесь много заключённых, зарабатывающих длинными языками, хотя в качестве награды они не могут рассчитывать на что-то большее, чем дополнительный кусок хлеба или одеяло. А теперь, Владек, я на месяц отправлю тебя дежурить на кухню, и ты будешь появляться у меня каждое утро. Это – единственный шанс сохранить твою ногу; мне не доставит никакого удовольствия отрезать её. У нас здесь нет современных хирургических инструментов, – сказал он, показывая на огромный разделочный нож и страшную пилу.
Владек вздрогнул.
На следующее утро он отправился на кухню, где мыл тарелки и помогал в приготовлении пищи. После многих дней таскания брёвен это была приятная перемена, дающая лишнюю тарелку рыбного супа, толстый ломоть хлеба с крошеной крапивой и возможность оставаться в тёплом помещении. Бывали случаи, когда ему доставалась от повара половина варёного яйца, хотя оба они не были уверены в том, какая птица его снесла. Нога Владека заживала медленно, он заметно охромел. В отсутствии медикаментов доктор не мог сделать многого, мог только наблюдать за его состоянием. Но дни шли, и Пётр Дубов подружился с Владеком и даже поверил его юным надеждам на светлое будущее.
– Владек, в следующий понедельник тебе придётся вернуться в лес, охранники осмотрят твою ногу, и я не смогу больше держать тебя на кухне. Поэтому слушай внимательно, я придумал план твоего побега.
– Вместе с вами, доктор, – сказал Владек, – вместе с вами.
– Нет, только ты один. Я уже слишком стар и слаб для такого долгого путешествия, но тебе я помогу. Для меня будет достаточно – просто знать, что у кого-то ещё получилось, а ты – единственный человек, который убедил меня, что добьётся успеха.
Владек сидел на полу и в молчании слушал план фельдшера Дубова.
– За последние пятнадцать лет я скопил двести рублей, нам же, как иностранным военнопленным, не платят сверхурочных. – Владек попытался улыбнуться старой лагерной шутке. – Я держу деньги в бутылочке из-под таблеток: четыре бумажки по пятьдесят рублей, их надо зашить в одежду, в которой ты поедешь. Я сделаю это для тебя.