В назначенный день друзья гордо вышагивали по Пятой авеню. Многие девушки вскидывали глаза на красивую пару, но они от волнения этого не замечали. Юноши сняли свои соломенные канотье, когда вошли в главную дверь «Плазы» в три часа пятьдесят девять минут, и невозмутимо прошли по холлу в зал «Палм Корт», где их ждали члены семей: обе бабушки – Каин и Кэббот, рядом с ними ещё одна дама, которая, как догадался Уильям, была в семье Лестеров тем же, что и бабушка Каин – в его. За тем же столом сидели мистер Чарльз Лестер с супругой, их дочь Сьюзан (не сводившая глаз с Уильяма), а круг завершал Алан Ллойд, рядом с которым стояли два свободных стула – для Уильяма и Мэттью.
Повелительным движением брови бабушка Каин подозвала ближайшего официанта.
– Принесите свежезаваренного чая и ещё пирожных, пожалуйста.
Официант поспешил на кухню.
– Свежий чай и ещё пирожных на двадцать третий столик, – прокричал он.
– Несу, – ответил ему голос.
– Вот чай и пирожные, мадам, – сообщил официант, когда вернулся.
– Твой отец гордился бы тобой сегодня, Уильям! – сказал пожилой мужчина тому из юношей, что был повыше ростом.
Официант подумал: что же сделал молодой человек приятной наружности, чтобы заслужить такой комплимент?
Уильям и не заметил бы официанта, если бы не серебряный браслет у него на запястье, который запросто мог бы украсить витрину «Тиффани». Рука официанта была явно неуместна для подобного украшения, и это удивило Уильяма.
– Уильям, – сказала бабушка Каин, – двух пирожных вполне достаточно, ты не в последний раз ешь перед Гарвардом.
Он с любовью посмотрел на немолодую леди и совершенно забыл о браслете.
13
В тот вечер Авель долго лежал без сна в своей комнатушке в «Плазе» и думал об Уильяме, чей отец мог бы им гордиться. Впервые в жизни Авель понял, чего именно ему хотелось бы добиться: чтобы его в этом мире воспринимали на равных с такими Уильямами.
По прибытии в Нью-Йорк Авелю пришлось нелегко. Он занимал комнату, в которой стояли только две кровати, которые ему приходилось делить с Джорджем и двумя его братьями. В итоге Авель спал лишь тогда, когда одна из кроватей была не занята. Дядя Джорджа не смог обеспечить его работой, и за несколько недель поисков, во время которых почти все его сбережения были истрачены, Авель обошёл весь город – от Бруклина до Бронкса – и нашёл работу в мясной лавке, где ему платили девять долларов за рабочую неделю из шести с половиной дней. Кроме того, ему разрешили спать на чердаке. Лавка находилась в сердце польского квартала в Нижнем Ист-Сайде, и Авеля очень скоро стала злить изолированность его соотечественников, многие из которых даже не пытались выучить английский, от остального населения.
Авель ещё встречался по выходным с Джорджем и его девушками, которых тот постоянно менял, но большую часть своего свободного времени в течение недели он проводил в вечерней школе, где учился читать и писать по-английски. Он не стыдился своих скромных успехов, поскольку у него не было никакой возможности писать по-английски с того времени, когда ему было восемь лет, но за два года он научился бегло говорить на новом языке, причём практически без акцента. Теперь он был готов оставить лавку, но как это сделать и куда пойти? И вот однажды утром, разделывая баранью ногу, он услышал голос их самого крупного покупателя, менеджера по продуктам отеля «Плаза», который говорил хозяину лавки, что ему пришлось уволить младшего официанта за мелкое воровство.
– Ну и как я теперь найду ему замену за такой короткий срок? – жаловался менеджер.
Мясник не мог предложить ему никаких вариантов решения. А Авель мог. Он надел свой единственный костюм, прошёл сорок семь кварталов и получил работу.
Поселившись в «Плазе», он записался на вечерние курсы английского языка в Колумбийском университете и упорно работал каждый вечер, держа в одной руке раскрытый словарь, в другой – перо. По утрам, в перерыве между подачей завтраков и сервировкой обедов, он переписывал статьи из «Нью-Йорк Таймс», проверяя каждое незнакомое слово по словарю Вебстера, купленному в букинистическом магазине.
В течение следующих трёх лет Авель поднимался по служебной лестнице в «Плазе», пока не был назначен официантом в «Дубовом зале», где зарабатывал двадцать пять долларов в неделю, считая вместе с чаевыми. По его собственным словам, он ни в чём не нуждался.