Рикардо попенял ему за самовольство и самонадеянность, но... Победителей ведь не судят: экскурсия действительно прошла без сучка без задоринки.
Сам Рикардо собирался спуститься к индейцам и отвезти им мотор. Пуэкали и его люди обещали построить ему лодку. Скоро он опять будет плавать вверх и вниз по реке, не задерживаясь нигде дольше чем на три дня. Да, дольше он нигде не будет задерживаться...
— К вечеру или ночью ты вернешься, — сказала ему Манинья в ответ на сообщение об отъезде. — Ты по-прежнему со мной, я чувствую твое тело, и это делает меня счастливой.
— А почему ты думаешь, что я вернусь? — с любопытством поинтересовался Леон.
— Потому что ты был со мной и тогда, когда взошло солнце. И тебе было хорошо со мной, я это видела, я знаю. И за другой женщиной ты не побежал. У тебя не было желания. Так как же ты можешь не вернуться?
— Я никому не принадлежу, Манинья, и не помню, чтобы такое когда-нибудь было.
Меня это устраивает, другого я не хочу Я, милая, не умею любить. — Рикардо говорил с отчужденной улыбкой, он был уверен, что говорит правду, но, возможно, принимал желаемое за действительное.
— Что за глупости ты говоришь, Леон, — засмеялась светящаяся счастьем Манинья.
— Как это ты не умеешь любить, когда Манинья в тебя влюблена?
Рикардо вновь невесело усмехнулся, кивнул Манинье и ушел. К пристани он шел не торопясь, поглядывая по сторонам. Поселок жил своей жизнью, которая не имела к нему никакого отношения. Вон Инграсия, она стирает белье, и издалека видно, что у нее прекрасное настроение. Хосе Росарио помогает ей, выжимает простыни. Печет солнце, а легкий ветерок чуть шевелит белые флаги простынь. Он, Рикардо Леон, тоже выкинул белый флаг. Его здесь ничего не держит. И он шел, словно бы прощаясь с поселком, что так непривычно долго служил ему пристанищем, поманив надеждой на счастье. Он прощался и с надеждой, и со счастьем. Жива в нем была только боль, но и к ней он привык.
Подходя к пристани, он повстречал Каталину.
Он хотел проститься с ней.
— Не приближайся ко мне, Рикардо Леон, — резко сказала она, заметив его движение. — Я не хочу ни видеть тебя, ни слышать! — На глазах у Каталины блестели слезы.
— Ненавидишь меня? Вернее, презираешь, — уточнил Рикардо. — Так было с самого начала, и, возможно, ты права. Меня подвела привычка, дурная привычка — плыть всегда против течения. Но, наверное, нельзя слишком много требовать от жизни, как ты думаешь, Каталина?
— Я думаю, что у тебя есть все, что ты хотел! — враждебно ответила Каталина.
— Я не знаю, чего хочу. А если человек не знает, чего хочет, то откуда ему знать, есть у него это или нет. А ты знаешь, чего хочешь, Каталина?
— Я знаю, чего не хочу. Я не хочу никогда больше слышать о тебе, Рикардо.
Никогда! Я рада, что ты уезжаешь из поселка! Рада, что ты будешь далеко от меня, от моей жизни!
Измученная Каталина была сейчас совершенно искренна. Как когда-то Рикардо видел в отъезде Каталины избавление от боли, страдания и желания, так теперь Каталина надеялась, что в отсутствие Рикардо обретет душевное равновесие.
«Ну вот и простились», — усмехнулся про себя Рикардо. Правда, это было уже не в
первый раз, но уж наверняка в последний...
Он позвал Бенито, они вместе отнесли в лодку мотор. Бенито не хотелось уезжать,
он чувствовал себя героем дня, он заработал и должен был получить кучу денег!
Здесь была «рыженькая», туристы... и Паучи... Жизнь била ключом.
— Я отвезу мотор и вернусь,— сказал Рикардо. —Уедем мы, когда будет готова
лодка. Так что оставайся пока здесь.
Бенито расцвел: патрон у него был что надо!
Но отъезд задержался еще на некоторое время: Мирёйе стало плохо, она упала в обморок посреди улицы. Рикардо заторопился к больной. Значит, не так уж все было ему безразлично! Нет, к людям он всегда относился с участием, но жизнь этих людей была ему чужой. И своя жизнь была ему как чужая...
Мирейя лежала в постели очень бледная, но уверяла, что прекрасно себя чувствует, — вот чуть-чуть отлежится и примется за дела. Наверное, просто недоспала, переутомилась... Инграсия с сочувствием смотрела на нее: надо же, потеряла сознание. Она кормила Мирейю супчиком, небось и не ела все эти дни, всё некогда было. А супчик ее кого хочешь на ноги поставит в этом Инграсия не сомневалась.