А ведь так хочется плюнуть, бросить это подобие работы. Да только... куда он пойдёт?
Не сдержав тяжёлого вздоха, Альберт снова приложился к кружке.
— Хорош вздыхать, принцесска, что стряслось?
— Иди в жопу, Тодд, — с натяжкой усмехнувшись, Альберт двинул коллегу в плечо. — Я позвал тебя надраться, а не изливать душу.
— Так то ж одно и то же, придурок.
— Не для меня и не сегодня.
Тодд пожал плечами и присосался к стакану. Альберт уткнулся в свой.
— Слыш, а ты по итогу решил свой вопрос с тем чуваком?
Альберт замер.
— «Чуваком»? — несколько деревянно переспросил он.
— Ну да. Мне ребята сказали, ты у Риты недавно выцыганил какой-то контакт, разобраться с домашними делами. — Тодд выглядел заинтересованным, но ровно настолько, насколько соседка интересуется здоровьем вашего питомца.
Огромных трудов стоило Альберту сдержать вздох облегчения. Кажется, у него даже дёрнулась щека, но Тодд этого не заметил.
— А, это? Да, я в процессе. Все налаживается, — преувеличенно бодро кивнув, он снова поднёс бокал ко рту. — А у тебя как? Я слышал вы с Мартой скоро уезжаете в отпуск?
— Ага! Поедем отдохнём недельку, устроим второй медовый, хе-хе...
Тодд принялся болтать о семье, о планах, но Альберт едва ли его слушал. Где-то там, под матрасом кровати в убогой съёмной квартирке лежало то, что уже седьмой день не давало ему спать по ночам. То, что могло стать ключом к его спасению — или погубить навсегда.
И он понятия не имел, что с этим делать.
***
Лицо горит огнём, и эта боль слепит так, что он почти не видит, куда идёт. Врезается во что-то, спотыкается, падает. Плеск. Повсюду вода. Он инстинктивно ныряет в неё с головой, пытаясь спастись от пожара под кожей. Тот вгрызается в шею, ползёт между лопаток, выжигая нервные окончания подобно кислоте.
Но это не помогает. Вода надёжно заглушает его крик.
***
Они просидели в баре аккурат до закрытия, обсуждая то одно, то другое, либо просто напиваясь во взаимно удовлетворяющем молчании. Где-то в середине этого процесса Тодд подарил ему зажигалку: обычный пластик цвета бутылочного стекла, чьей отличительной особенностью была лишь надпись «Spicy Duck» вдоль всего корпуса. Уже изрядно пьяный, Тодд заменил «D» на «F» несмываемым маркером. «Заговор для хорошего траха»: посмеялся тот. Они оба посмеялись.
Мужчины просидели до самого закрытия, а потом разошлись, символически хлопнув друг друга по спинам. В качестве обратного маршрута Альберт выбрал тихую улочку — шум и гомон, наполнявшие бар, высосали его без остатка.
Не успел он, впрочем, пройти и пары сотен футов, как страшно захотелось курить.
Посмеиваясь этой мысли — она почему-то показалась безумно смешной — Альберт выудил из кармана помятую пачку «Мальборо». И засмеялся ещё пуще.
Чёрт. Последняя сигарета.
— Только мы с тобой и остались, а, приятель? — пьяно хмыкнул он. Вот и пригодилась дарёная зажигалка. Не сбавляя шага, Альберт попытался прикурить.
Как назло, из-за сильного ветра ему никак это не удавалось — или всё дело в алкоголе? — и он, чертыхаясь, спрятался от непогоды в ближайшем переулке.
Щёлк.
...Маленький огонек вспыхивает на конце зажигалки. Он подносит её к самому лицу, отчего-то заворожённый мерцающе пляшущим светом...
...В глазах становится темно.
...А потом становится очень, очень хорошо.
***
— Ты ж влила в него три пакета, чего он вопит?
— Да откуда мне знать?!
Альберт не слышит ничего, кроме собственного крика, и не чувствует ничего, кроме пульсирующей боли в висках. Чьи-то пальцы мертвой хваткой сомкнулись на его плечах, не давая вырваться и разбить голову об пол — единственное осмысленное желание. Поэтому остаётся только кричать, срывая связки и проклиная свое тело за то, что оно не может просто отключиться.
— Э, да у него дырка в башке!
— Что? Где?
Альберт чувствует, как его голову поворачивают то так, то эдак, и боль от этого только усиливается. Взвыв, он начинает биться в чужой хватке, но пальцы на его затылке сжимаются только сильнее. Вспышка агонии словно удар молотком в висок. Сознание меркнет.