— Может, пару капель? — спросил он, поводя носом и поблескивая красными глазами.
Штурман только безнадежно махнул рукой: его водку вчера кто-то выжрал. Вполне возможно, что именно этот Боря.
— Не грусти, Паха! У меня есть все, чтобы поправить нам здоровье, — сказал он надтреснутым голосом. Взял трубку судового телефона и позвонил куда-то.
— Иваныч! — проклекотал он в трубку. — Приноси! Зови Лешу и Люську. Аркаша уже в своем амбулатории.
Аркаша — это капитан. Иваныч был боцманом, Люська — поваром, а Леша, стало быть, всего лишь третьим штурманом.
Иваныч рукой, когтистой, ввиду постоянной нехватки витаминов, или, может быть, по какой другой причине, выудил из непрозрачного пакета семьсот пятидесяти миллилитровую бутылку водки Абсолют.
— Все равно домой не довезу! — решил он оправдаться перед сотоварищами.
Люся выложила поднос с огурцами, помидорами, ветчиной, луком, солью и оливками.
Первым резко выпил, едва успев чокнуться пластиковым стаканом, троллеобразный Леша ста двадцати килограммов убойного веса и со значком за миллион прыжков с парашютом.
— Может, все-таки, повезешь? — спросил он и захрустел огурцами, помидорами, ветчиной, луком, солью и оливками. На подносе сразу стало пустовато.
— У, мамонт, — выпив и поперхнувшись, сказал боцман.
Пашка влил в себя сорокаградусную жидкость и его сразу отпустило. На лбу выступил предательский пот, привкус жеванной использованной туалетной бумаги растворился, как сахар в кипятке.
— Чего заулыбался? — сразу отреагировал Боря. — Вообще-то, теперь можно. Только, Паха, больше себя так никогда не веди, как вчера. Мы еле договорились с ментами.
— Точно! — кивнул головой Леша. — Тебе здесь лучше с борта вообще не сходить. Здорово ты разобидел этих уродов.
— И каких денег они требовали! — добавил Иваныч. — Сто пятьдесят два доллара! Да я лучше наждак зубами остановлю!
Люся передернулась, представляя скрип зубов по абразиву:
— Да ладно вам глупости говорить!
Снова выпили, поговорили, посмеялись. Жизнь понемногу налаживалась.
— Мою водку менты, что ли, отобрали? — спросил вдруг Пашка.
Народ переглянулся, недопонимая.
— А, твою водку, — протянул Леша. — Да нет, здесь ее выдули. Коллективом, так сказать. Ты вместо водки паспорт свой оставил. Заграничный.
— Точно, — закивал головой боцман. — Был у тебя когда-нибудь ОВИРовский загранпаспорт?
— Да вроде бы — нет, — покачал головой Пашка.
— Ну и нечего привыкать, — вставила реплику повариха, и все рассмеялись.
Водка всем подняла настроение. Захотелось еще выпить, или лечь поспать. За алкоголем в город бежать было лениво, поэтому все разошлись подремать.
Пашка, оставшись в одиночестве, проверил все свои документы — вроде все на месте: и дипломы, и паспорт моряка, и общегражданский паспорт. Он пожал плечами: чего хотели эти менты? Может, надо сходить извиниться? Как ни морщил штурман лоб, память не возвращалась. А вдруг он также забыл, что когда-то получил загранпаспорт?
После вахты он сообщил сменщику, что отправится ненадолго в города. Не получив запрета, собрался и заспешил сквозь мерзость и сырость к проходной.
Там на него подозрительно и очень недружелюбно посмотрел стражник, но ничего не сказал. Впрочем, так они смотрели на всех.
Сразу с проходной Пашка вошел в негостеприимно распахнутые двери отделения милиции.
— Что надо? — по-милицейски, вежливо осведомился дежурный старлей.
— Извините, вы тут вчера не находили загранпаспорта? — поинтересовался Пашка и понял, что сказал глупость.
— Явился! А мы уж заждались! — взревел, появившись откуда-то сбоку красномордый старший сержант. — А то в розыск хотели подавать!
— Извините! — совсем смутился штурман. Чего это получается? Был у него, стало быть, этот загранпаспорт?
— Да нет! — наседал красномордый. — Здесь тебе не детский сад! Здесь людей в тюрьму определяют! Мне твои извинения, как туалетная бумага дистрофику. Понял?
Пашка согласно кивнул головой, хотя ровным счетом не понимал ничего.
— Извините, — еще раз повторил он.
— Так помоги нам тебя извинить! — промычал из своего окошка старлей и, вдруг, едва заметно подмигнул сержанту.
Пашка увидел этот условный знак, но не очень понял, что бы это значило. Однако остатков сообразительности хватило на то, чтобы решить двинуть на выход.
— Стоять! — взвыл красномордый и волшебным образом оказался рядом. Штурман замешкался, и этого времени хватило на то, чтобы из дежурки выдвинулся старший лейтенант. Он демонстративно расстегнул кобуру. Сержант поигрывал в руках дубинкой. Больше народу не набежало, несмотря на дикие крики милиционеров. Может быть, по причине выходного дня?
— Да вы что? — спросил Пашка. — Я же ничего не сделал.
— Вот в этом-то и вся проблема. Но мы готовы ее решить, скажем, за сто американских долларов. Или, лучше, за двести. Точно, Васильич? — ухмыльнулся красномордый.
— Вполне, — поджал губы старлей.
— Да бросьте вы, мужики! — сказал Пашка и тут же получил дубинкой по печени. Вернее, должен был получить.
Он инстинктивно ощутил угрозу удара и в один полушаг сократил дистанцию, продолжил движение руки красномордого, немного подправив траекторию, отчего рука у того стала скручиваться, как выжимаемое полотенце. Сержант как-то по-детски всхлипнул и выпустил дубинку из руки.
— Ах ты, сука! — возмутился старлей Васильич и потянул за рукоять пистолета.
Пашка без суеты ткнул двумя руками баюкающего свою конечность красномордого в грудь, тот разом выдохнул из груди весь воздух и сел на заплеванный пол. Васильич в это время успел достать свой «макаров» и даже направить ствол прямо в лицо штурмана. Но дальше произошло чудо: пистолет после резкого движения кистей Пашки повернулся на сто восемьдесят градусов и уперся дулом в лоб старлея. Васильич еще успел заметить, что предохранитель был снят, причем не им самим, поэтому легко и непринужденно обмочился в штаны.
Пашка, отступив на шаг, коротко ударил ногой под живот лейтенанту и вышел из помещения. В первую очередь носовым платком он вытер рукоять пистолета, потом дубинку, уронил все это в стоящую рядом плевательницу для окурков, полную талой воды, и пошел мимо проходной вдоль забора к реке.
Как он и предполагал, ограда доходила до самого среза берега. Последний столб помимо самой изгороди нес на себе еще и какие-то большие острые металлические звездочки. Они могли свободно вращаться вокруг своей оси, то есть этого столба, что, по мнению дизайнеров, должно было служить препятствием для проникновения в порт, пытаясь перешагнуть ограду сбоку, над водой.
Пашка вытащил ремень, обвил им опору изгороди между ржавыми звездочками, оттолкнулся ногами, словно прыгая вперед, и, не отпуская ремень, по дуге перелетел на другую сторону, портовую.
Уже на борту он размышлял, стоит ли звонить в Одессу дяде. Хоть тот к этому времени был в отставке, да, вдобавок, в другой стране, но связи-то никуда не делись. Но, прикинув варианты развития событий, решил не торопиться: у ментов на него ничего нет, на проходной выход его в город был нигде не зафиксирован. Так что, решил он, будем бороться с проблемами по мере их поступления.
Пашка совсем успокоился, даже посмеялся над собой, как он сдуру поверил парням. Потом вспомнил своего дядю и зауважал сам себя: с таким родственником просто так пропасть не дадут.
Дядя имел высокий чин в Одесском КГБ, но после всех государственных потрясений спокойно и с достоинством вышел в отставку. Приезжал он и в родные края, на север, ходил на рыбалку на Ладогу и лесные озера. Любил повторять, особенно выпив стаканчик — другой: «Что это такое: все, кому ни лень кричат о своей независимости? От кого независимости? От Советского Союза? Россия тоже теперь независима. Она-то что-то помалкивает. Те же хохлы, так их растак, до того упиваются своей вольницей, что во всех своих бедах винят былое могучее государство и почему-то нынешнюю Российскую Федерацию. А почему не какую-то Эстонию или Киргизию? Ведь те тоже были полноправные субъекты СССР? Еще великий аналитик Дроздов, не тот, который дядя Коля из „Мира животных“, а ветеран-разведчик, в 79 году успешно перевернувший Афган, говорил, что если Эстония, либо Латвия говорит о недружественной политике по отношении к России — им можно верить. А вот если Украина говорит о дружбе с Россией — ей доверять нельзя».