— Как его звать? — я повысил голос и стал водить нахмуренным взглядом, пока не наткнулся на мажордома Оливера Рэда.
Тот вытянулся и бодро рявкнул:
— Не знаю, милорд! Но ублюдка — чужака привели они! — и указал пальцем в толпу, которая спешно расступилась, показав трех крестьян: широкоплечего мужичка с черной бородой, тётку с выпученными, немного раскосыми глазами и скособоченного дедка, опирающегося на посох. Все трое несинхронно бухнулись на колени прямо в дворовую грязь. Впрочем, их одежда была насколько нечистой, что это не имело особого значения.
Заговорил дед, протяжно вытягивая слова.
— Мой барон! Этот ублюдок украл у вдовы Гвенаел козу. И съел. Точнее, пытался разделать, чтобы приготовить и съесть, когда мы поймали его. Чужак, бродяга, вор, ублюдок. Простите, сир, мы не должны были избивать его, стоило заставить пожениться на вдове, она знаете, совсем одинока, с тех пор как Везунчик Мати утонул пьяным в реке на праздник святого Ионы…
— Так, довольно, голова кругом.
Слуга прибежал с целым ведром воды, при этом улыбался словно я только что спас его от смерти. Не знаю, запрещено ли по этикету сыну барона пить воду прямо из ведра, стоя по щиколотку в нечистотах, но я мощно отхлебнул, потом окатил парнишку и всучил ему в руки ведро с остатками воды, чтобы он тоже попил. Не уверен, что, когда тебя казнят, хочется воды, но меня после трех дней стояния в местной церкви определенно иссушило.
— Украл козу. Хотел съесть. А почему вы решили, что он обязательно ублюдок? Родословную изучили? Даже ведь не спросили, как зовут…
— Снорре, — голос козокрада был сиплый, глухой и в обычных обстоятельствах, низкий. Сказав имя, он умолк.
— Снорре? Судя по внешности и имени — норд, норманн. Простите, что отвлек всех от увлекательного занятия. У меня тут недавно умер слуга. Убит. Все помнят доброго толстяка Саржа? Вчера похоронили? Теперь должность слуги свободна. Конечно, его гибель не лучшая рекомендация вакансии, но мне кажется, что Снорре смерти не боится. Уже. Так вот. Предлагаю тебе, похитителю коз и сердец одиноких крестьянских вдов, поступить ко мне на службу, быть при мне слугой и компаньоном. С мечом и щитом. Согласен?
Вместо ответа молодой парень протянул мне дрожащую руку, чтобы опереться и подняться на ноги. Я подал её. Когда он встал, то неловко поклонился. Чувствовалось, что кланяться не умел.
Пока я раздумывал, как завершить это мероприятие, Оливер Рэд вышел вперед и снова показал, что не зря носит мажордомов знак на груди.
— Ты согласен? Скажи, — я готов.
Снорре просипел, что «так тому и быть».
Мажордом повернулся к крестьянам.
— Вы правильно поступили, обратившись за правосудием к дому барона! Та коза зачтется вдове в осенний побор — ренту. Благодарите кавалера Кайла!
Крестьяне загомонили, явно довольные разворотом событий, а также тем, что их не накажут.
Оливер продолжил, глядя на Снорре.
— Ты! Казни не будет. Теперь твоя жизнь принадлежит хозяину. Становись перед милордом на одно колено и приноси клятву фуа, слова сейчас подскажу.
Вот так, прямо на грязном дворе замка, рядом с обломками виселицы, Снорре, или как его часто называли — Снорри, держась двумя своими костлявыми руками за мою правую, по одному слову повторял:
— Я клянусь в верности. Клянусь быть преданным с этого мгновения роду баронов Соллей и хранить перед всеми и полностью свое почтение, по совести и без обмана. И пусть накажут меня люди и Господь, если нарушу эту клятву.
Реальность происходящего накатывала, как волны, с каждым ленивым порывом ветра.
Когда всё окончилось, я поблагодарил Оливера, а он смотрел на меня странным взглядом глубоких голубых глаз.
Еда была холодной, простой и сытной, но показалась безумно вкусной. Вчерашняя похлебка с каким-то вареным зерном и крупными кусками баранины, вместе с постными лепешками. Деревянная ложка с упоением скребла по глиняной миске. Если подумать, я ел местную пищу впервые. И это после девяносто одних суток полета и трех дней (ха-ха, всего три, мгновение по сравнению с вечностью полета) стояния на полу местной церкви. Колени всё ещё болят.
Рядом осторожно, чтобы не наброситься на пищу, разбухшими от побоев губами, ел Снорре.
Мы были в «людской столовой зале» и я понимал, что баронская семья питается совершенно отдельно, на втором этаже донжона, при открытых на реку окнах, из медной посуды и при определенном церемониале. Но — хотелось жрать.
Кухарка Кларен налила нам холодного кислого вина в глиняные кружки. Я пил немного, действие местного пьянящего вещества было мне пока не знакомо, а норд налегал вовсю.