— Не важно. Важно, что ты мне нужен живым и здоровым. Так что стой ровно и не бзди.
— А? — начал было он, когда я аккуратно, но сильно взялся за его шею обеими руками и начал его лечить, то есть вливать понемногу свою жизненную силу, одновременно выводя из крови токсины и продукты распада. Лечение — одна из трех встроенных в меня «функций», то, что отец называл способность к странному. Две другие — допрос и связь, причем для связи мне необходим был другой десантник или свой военный, которых на планете не было, так что про свою передатчик мне пора начать забывать, как и о том, что я не местный.
Снорре скривился и вцепился в мои руки, как клещ, но я не отпускал. Лечение требует некоторого времени. Наверное, с учетом истории про архангела, надо было молитву какую прочесть, чтоб как-то успокоить паренька.
— Фу-у-у-у, — со вздохом выпустил своего свежеиспеченного саттеля, снова повалился на траву. Солнце уже не казалось жарким. Лечение отняло кучу сил.
— Сейчас отдышимся и потащишь меня в замок. Теперь мне нужен отдых. Завтра к капеллану зайдем, надо пару молитв выучить, а то — как дурак безграмотный.
Глава 4. Ленивая река
За окном ночь. За окном река Одд. Блестит в свете неполной луны.
Надо отдать должное Снорре. Он приволок меня в замок. Пыхтел, но тащил, принимая часть моего веса, заложив мою руку себе на шею. Вместе мы нашли мою комнату. Все время на виду я держался, не выдавая, как мне плохо. Какую слабость ощущаю. На обратном пути его поймала матушка и обстоятельно отругала, а он что-то виновато гундел, потом кое-как ускользнул.
За это время своими глазами осмотрел комнату. Небольшой каменный прямоугольник, два узких окна, неказистая деревянная кровать, открытый шкаф полный одежды и поставленные друг на друга сундуки. На стене узкий полированный кусок металла, который должен работать как зеркало, но чудовищно потускнел от времени. Откровенно говоря, по сравнению с боксом расположения десантного отделения, где на каждого приходится столько места, чтобы упасть и отжаться, плюс один туалет на всех — моя комната шикарна. Серая, маленькая, потасканная, видавшая не одно поколение Соллей. Шикарная.
До моего слуха донеслись раскатистые шаги на лестнице. Шаги матери, которая поднимается в комнату сына. Уверенные и неотвратимые.
И я проделал то, что показалось самым логичным — скинул одежду, упал на кровать, наспех укрылся и изобразил спящего Кайла.
Мама постучалась для приличия, хотя в своем доме она явно входила, куда считала нужным. Дверь открылась, в звенящей тишине медленно проделала полный мах и зловеще стукнула деревянной ручкой в стену, как, наверное, проделывала тысячу раз. Стук разнесся по замершей комнате.
Я лежал спиной к двери и по-прежнему делал вид что сплю. Не знаю, насколько таким примитивным приемом можно обмануть маму, но она бесшумно подошла и положила мне на голову мягкую заботливую руку. Постояла так некоторое время и так же бесшумно ушла, причем на обратном пути её шаги уже были беззвучны.
Дверь само собой бросила открытой.
А я и правда, уснул и проспал до середины ночи. Потом вскочил, в голове ни намека на сон, закрыл дверь, подошел к окну и принялся разглядывать Одд и отражения луны в рисунке мелких речных волн.
Река придавала какую-то безмятежность. Она не нуждалась в смысле и причинах, она просто существовала. Текла. Легонько шумела. Пахла тиной и плескала озорной рыбой.
Долгая ночь космоса приучила меня к созерцательности. Но из окна своей комнатушки было куда приятнее созерцать, чем из трубы штурмборта в бездну космоса на мониторе.
Кажется, я не очень люблю бездну.
Отец появился под утро, не выспавшийся, пахнущий костром и крепким потом, с усталыми глазами и неискренней улыбкой.
Широкими шагами он преодолел двор, взбежал по деревянной лестнице в донжон и обнял мать. Коротко переговорил с ней и пошел внутрь здания. Я к тому времени давно проснулся, привел себя в порядок, использовал заношенный кусок мягкой ткани, подозреваю, что это было исподнее и попытался отполировать «зеркало». Получилось плохо. На меня смотрело мутное искаженное отражение — сравнительно высокое непривычное существо, тоненькие ручки, тоненькие ножки, худое, с неопределенного цвета серыми глазами, темно-коричневыми слегка вьющимися грязными волосами, большим носом и недовольно поджатым ртом. Пялился я довольно долго, надо привыкать к моему новому телу, теперь уже единственному, к внешности, особенно лицу. Созерцательность прервал барон Соллей.