— Этому никто не поверит, — сказала она. — Я слишком хорошая наездница.
Левой рукой Фэйс схватилась за кожу и сталь сбруи.
— Они вынуждены будут поверить этому, — произнес Лиллехаммер, приближаясь к ней и к лошадям, — потому что таким будет заключение следователя. Не будет никаких сомнений. — Он улыбнулся. — Поверьте мне. Я мастер таких дел.
— Зачем вы делаете это?
Она не ждала ответа, ей хотелось только, чтобы он чувствовал свою власть над ней.
— Вот крупный жеребец. — Он ткнул в его направлении пистолетом. — Откройте дверь стойла.
Этого и дожидалась Фэйс. Она открыла дверь стойла правой рукой, а левой сняла сбрую с крюка и бросила ее поворотом кисти. Эффект был, как от удара хлыстом. Толстая кожа и сталь сбруи ударили сбоку по лицу и шее Лиллехаммера. Потекла кровь.
Он взревел, зашатался и ударил ногой, попав в бедро Фэйс. Она вскрикнула, упала на одно колено. Напуганные лошади столпились у краев своих стойл, заржали. Их глаза были широко раскрыты, ноздри раздувались, вдыхая в себя ее страх и боль.
— Сука! — заорал Лиллехаммер, освобождаясь от сбруи и бросаясь на нее. Он оказался как раз напротив открытой двери стойла, и Фэйс ударила плечом по его коленям со всей силой, какую только могла собрать. Лиллехаммер потерял равновесие и упал назад в стойло с паникующим жеребцом.
Он ударился о бок жеребца с такой силой, что лошадь попятилась и поднялась на дыбы. Жеребец, явно напуганный до смерти, опустил копыта прямо на Лиллехаммера, который начал подниматься на ноги. Он врезался в стенку стойла. Раздавшийся треск и беспорядок еще больше напугали жеребца, он стал бить передними копытами по напавшему на него человеку.
Фэйс поднялась на ноги. Чувствовался запах крови.
— О, мистер Доминик, — обратилась она к лошади. — Бедный, бедный напуганный ребенок.
Жеребец, продолжавший свирепо вращать глазами, уловил знакомый тон голоса. Он повернул свою большую голову, его левый глаз уставился на нее. Она продолжала успокаивать его ласковыми словами. Наконец он встал на все ноги, храпя и помахивая головой. Как и она, он не обращал внимания на запах крови.
Фэйс подошла к открытой двери стойла и стала гладить жеребца по голове, чуть повыше носа. Она положила ему в рот кусочек сахара и прижалась к его шее. Ее ласки успокоили жеребца. Только тогда она посмотрела влево и увидела у стены стойла красную бесформенную тушу, бывшую когда-то Уильямом Джастисом Лиллехаммером.
— Ах, мистер Доминик, — прошептала она, целуя жеребца и прижимаясь к нему. — Теперь все в порядке.
— Боюсь, что вы поспешили с этим утверждением.
Она обернулась, узнав этот голос, и увидела человека из любительского видеофильма Муна. Сейчас он был страшен и гораздо меньше походил на Джонни Леонфорте, которого она знала, чем это было на видеопленке. Как это ни странно, ей пришла в голову мысль, что если бы он сидел рядом с ней в ресторане или в опере, она вряд ли узнала его, конечно, если бы ей не пришлось смотреть на него, когда гасили свет, и в полумраке ей не представился снова человек, которого она когда-то знала, как это было, когда она смотрела видеофильм — наполовину по изображению и наполовину по памяти.
— Хелло, Джонни, — сказала она. — Прошло много времени с тех пор, как я видела тебя в последний раз.
— Да, много воды утекло для нас обоих. Это было не самое лучшее время.
— По крайней мере, для одного из нас.
Джонни Леонфорте пытался улыбнуться, но одна сторона его лица, видимо, была парализована, и получилась не улыбка, а гримаса.
— Твой друг Оками хорошо поработал ножом, но убить меня не так-то просто.
Он слегка пошевелился, увидев движение жеребца.
— На самом деле, Фэйс, я был бы очень признателен, если бы ты потихоньку вышла из стойла. Будучи очевидцем взаимопонимания, которое ты имеешь с этими созданиями, я думаю, что Уилл совершил ошибку, полагая, что сможет справиться с тобой и с ними. — Он продолжал продвигаться. — Кроме того, мы ведь не хотим, чтобы ты завладела оружием Уилла, не так ли?
Фэйс, которая уже подумывала об этом, заметила:
— Мистер Доминик все еще в возбужденном состоянии. Будет лучше, если я останусь здесь с ним.
Джонни вытащил «магнум».
— Куда я должен послать пулю, Фэйс, несколько ниже правого уха лошади? — Он прицелился.
Фэйс оторвалась от жеребца и вышла из стойла.
— Хорошо. Что теперь?
— Закрой дверь в стойло. Нам не должны мешать.
Она сделала, как он сказал, и пошла вдоль конюшни подальше от жеребца.
— Что ты делаешь?
— Я не хочу никаких ошибок. Не хочу, чтобы ты вдруг решил застрелить мистера Доминика.
Джонни состроил гримасу.
— Назван в честь вашего не очень дорогого покойного сына, а, Фэйс? Большой особняк, конюшня, лошади, денег и власти больше, чем можно использовать. Боже, какую жизнь ты ведешь!
Она молча смотрела на него.
— Это моя жизнь, которую ты промешаешь, сукина королева! — Свирепость, которая звучала в его крике, заставила ее вздрогнуть. Она видела гнев и зависть, которые копились в нем все эти годы, мечущиеся сейчас в его глазах, как стая прожорливых акул.
— Ты все забрала у меня! Ты и этот япошка, сукин сын Оками. Вы все это подстроили! Поганая Гольдони, прикрывшаяся именем Сохилл. И я купился на это. Ты бросилась своим телом на меня, и я взял его!
— Что, больно сознавать, что в конечном счете ты только мужик, такой же, как и все остальные, которых я знала? Я раздвигала свои ноги, целовала тебя, и все, чего бы я ни хотела, приходило так же просто, как при словах «Сезам, откройся»!
— Я убью тебя к чертовой матери!
— Теперь я слышу Джонни Леонфорте, которого я знала, — проговорила она, пятясь вдоль конюшни. — А не Червонную Королеву, который управлял всеми самыми могущественными умами Вашингтона. Скажи, сколькими президентами тебе удалось манипулировать? Вообрази только! Сицилийский головорез вроде тебя, артист! — Она засмеялась. — Почему ты ненавидишь меня, Джонни? Я оказала тебе самую большую услугу в твоей жизни. Ты был рожден для работы за кулисами. Помнишь, как тебе было скучно заниматься будничной работой? Ты даже говорил, чтобы я взяла на себя всю бухгалтерию. Помнишь?
— Ты отняла у меня жизнь, Фэйс! Посмотри на мое лицо. Когда-то я был красивым. Я вынужден был сменить свое имя, сделать такое количество операций, что потерял им счет. А какая боль! И затем я должен был прятаться, да, за кулисами, но без дома, без семьи, без того, чтобы мной восхищалось высшее общество, — без всего, к чему я стремился всю свою жизнь. Ты взяла все это себе!
Лицо Джонни было красным от возбуждения. Ей вдруг представилось, как все его корыстные побуждения пробираются по его коже, подобно червям. Он направился к ней, его плечи сгорбились, как бы защищаясь от слов, которые она бросала в него, как ножи.
Фэйс снова засмеялась, но в ее тоне появились жесткие нотки.
— Ничего не изменилось, Джонни. Я все еще веду твою бухгалтерию!
— Нет! Ты, и Оками, и Доминик намеревались вытолкнуть меня из бизнеса!
— У тебя появились плохие друзья, Джонни, когда ты решил играть на двух сценах. Для фэбээровцев ты был Червонной Королевой, глубоко законспирированным правительственным агентом, героем своей страны. А тайно ты руководил Сетью к своей выгоде, сам подбирал людей из мафии и через своего племянника Чезаре продвигал их на руководящие посты в Семье, пока они не становились донами, признательными ему и тебе. Ты был герой и негодяй в одном лице.
Она была теперь около задней стены конюшни. Она подвинулась влево так, что своим телом загородила от его взгляда то, что висело на стене.
— А теперь ты делаешь то же самое с Годайсю. Ты связываешь Сеть с Годайсю, чтобы подорвать фэбээровцев, обойти их законы и расширить свою структуру в мировом бизнесе. Только на этот раз ты остался без союзников. Парням из Годайсю ты до лампочки. Ты думаешь, что вы с Чезаре останетесь их партнерами? Жаль, но я должна разочаровать тебя. Они использовали тебя, ты и Чезаре были своего рода пропуском, чтобы они могли войти во все закрытые районы Америки.