Изучением национального характера и, в частности, особенностей национального восприятия окружающего мира занимается этнопсихология – раздел социальной психологии. Вот небольшая справка на эту тему: "А. Кардинер и Р. Линтон предположили, что в каждой национальной культуре "основная личностная структура" формируется на основе единого для всех носителей данной культуры опыта и включает в себя такие личностные характеристики, которые делают индивида максимально восприимчивым к данной культуре, дают ему возможность достигнуть в ней наиболее комфортного и безопасного состояния. "Основная личностная структура" формируется через так называемые первичные общественные институции, включающие основные способы жизнедеятельности, практику ухода за детьми, их воспитания и социализации. Эти институции ответственны за формирование единых для всех носителей данной культуры психологических травм, которые, по мнению исследователей, разрабатывавших свою концепцию с ориентацией на психоанализ, и формируют структуру личности. Эти психологические травмы нейтрализуются во вторичных общественных институциях : фольклоре, искусстве, принципах социальной организации и даже специфике хозяйственно-экономической деятельности… Кора Дю Буа предложила новое понятие – модальная личность. Новое понятие означало наиболее распространенный тип личности, определяемый просто статистически, т. е. тот тип, к которому относится наибольшее число членов данного общества… В 1950-е годы новый подход был предложен Робертом Редфильдом, основателем научной концепции картины мира. По определению Редфильда, "картина мира" – это видение мироздания, характерное для того или иного народа, это представления членов общества о самих себе и о своих действиях, своей активности в мире. Редфильд утверждает, что не существует единой общенациональной картины мира. В одной культуре существует несколько культурных традиций: в частности, культурная традиция "школ и храмов" (как Редфильд ее называет – "большая традиция") и традиция деревенской общины (по Редфильду – "малая традиция"). Соответственно и традиции (<картины мира>) различных общин – различны… В середине 1990-х когнитивная антропология вернулась к проблеме картины мира, а именно к проблемам личностных когнитивных и мотивационных структур и культуры. Наиболее яркой фигурой здесь является Ройд д'Андрад. Согласно д'Андраду, ментальные схемы, совокупность которых и представляет собой культуру, руководят мотивационной и эмоциональной сферой психики и определяют модели действия человека в мире. Эти схемы получили название "сценариев" (script), поскольку предполагают действие человека в контексте социального окружения и постоянное ролевое взаимодействие с другими людьми. Сценарий является не просто связующим звеном между культурой и личностью, но и средством социализации ребенка. Обучение культуре идет не прямым образом (сценарии не заучиваются), а путем встраивания в сценарии, бессознательного их усвоения и столь же неосознанного определения своей в них роли. Сценарии определяют то, как видит мир носитель той или иной культуры с точки зрения своей роли в этой культуре. Эту тему более подробно развивает Джеймс Верч, разрабатывая особый подход к изучению культурных (и этнических) особенностей, который он называет социокультурным. Если развить мысль о сценариях как о средстве социализации и усвоения культуры, то можно предположить, что разрозненные сценарии в рамках единой культуры представляют собой совокупность, основанную на общих парадигмах, которые, в свою очередь, определяют этническую картину мира и культурно обусловленные модели поведения ("национальный характер")"[180].
Есть типовые жизненные ситуации. И есть типовые сценарии – как правильно вести себя в той или иной из этих ситуаций. Вспомним, как различается поведение на рынке у русского и у араба[181]. Есть свой сценарий и в отношении к своим врагам. Христианин, в ежедневной молитве призывающий Бога к мести, находится вне христианского "сценария". Напротив, сценарий жизни и молитвы благочестивого иудея находит место для такой молитвы: "Все обязаны читать… Два раза: днем и ночью… "Благословен Ты, Господи, заступающийся за нас, мстящий за нас, взыскивающий с врагов наших и расплачивающийся со всеми недругами нашими. Благословен Ты, Господи, взыскивающий со всех врагов Израиля!"[182].
Так в конце ХХ века в гуманитарную науку была перенесена классическая средневековая философская дискуссия – спор между номиналистами и реалистами. Для реалистов реально общее и до некоторой степени призрачно частное бытие. Для номиналистов реально только конкретное индивидуальное существование, а общие, родовые имена (понятия) – это только имена, колебания воздуха, и не более того. Я не монист: индивидуальное и единично-свободное я признаю существующим и действующим. Но я и не номиналист: общее тоже существует и тоже действует в нашем мире.
Реализм сегодня в моде, когда нужно от отдельного проступка христианина перейти к суждениям об ущербности христианства в целом. Так принято размышлять о корнях нацизма: почему вдруг культурнейшей стране Европы, в Германии зародился фашизм? Вдруг ли? Не означает ли это, что зубы дракона росли через века христианской европейской традиции? Не было ли в христианстве чего-то такого, что учило людей относиться бессострадательно к боли еврейского народа? Этими вопросами и ныне полна европейская пресса.
Ответственность за преступления нацистских язычников, возлагается именно на христианство как таковое: “Не будь Нового Завета, не было бы и Mein Kampf Гитлера”[183].
Не могу дать точной ссылки, но в интернете неоднократно[184] встречалось цитирование речи Гиммлера в Познани осенью 1943 года: "Каждый убеждённый коммунист против нас; каждый франкмасон, каждый демократ, каждый убеждённый христианин против нас. Это – идеологические враги, противостоящие нам по всей Европе". В обсуждение темы оккультной подоплеки нацистского мировоззрения погружаться сейчас не хочу (литературы на эту тему же издано немало, да и в моей книге "Сатанизм для интеллигенции" было несколько страниц, посвященных этому сюжету). Каббалистические идеи были в моде в Третьем Рейхе.
И все равно – “Хотя нацисты ненавидели как евреев, так и христиан, Церковь, тем не менее, должна признать свою ответственность…”[185].
Уже 50 лет католиков заставляют каяться за то, что они, якобы, не слишком громко протестовали против нацизма. И это – несмотря на то, что “Голландский епископат в июле 1942 г. выразил протест против преследований евреев. В ответ нацисты устроили облаву на евреев и расправу с крещеными евреями. Поэтому 2 июня 1942 г. папа Пий XII, выступая в Святой коллегии, сказал: “Любое наше слово, адресованное по этому поводу компетентным властям, любой публичный намек должны быть серьезно взвешены – в интересах тех, кто страдает, для того, чтобы не сделать невольно их положение тяжким и невыносимым”"[186].
Даже несмотря на то, что во времена фашистской Германии церковь подвергалась гонениям, а гитлеровская верхушка была откровенно языческой – вопрос о христианских корнях антисемитизма считается вполне академическим.
В качестве психологической предпосылки, сделавшей Холокост возможным, была названа привычка людей мыслить в категориях общенациональной вины и общенациональной ответственности. Непорядочность какого-нибудь одного Шейлока (шекспировского "венецианского купца") переносилась в массовом сознании на еврейский народ в целом. Каждый еврей – даже родившийся спустя тысячелетие после евангельских событий – считался соучастником в бесновании той толпы, что кричала перед дворцом Понтия Пилата: "Распни Его!". Так идея общенациональной солидарности и общенациональной ответственности создавала психологическую почву для гитлеровского варианта "окончательного решения" еврейского вопроса.
И все же вполне законная и необходимая борьба с антисемитизмом после 45-го года не смогла не наступить на все ту же мину двойных стандартов. Двойной же стандарт сказался в том, что отрицая "круговую поруку" в восприятии еврейской истории, анти-антисемитская пропаганда все же историю самого антисемитизма рисовала предельно широкими мазками. Она отказывалась видеть в антисемитских выходках только отдельные грехи отдельных людей и настаивала на том, чтобы увидеть "семена зла" в самой европейской культуре, и прежде всего – в христианстве.
За собой творцы новой культуры признают право бить наотмашь и "по площадям".
"Народ Сербии должен платить – такова моя позиция”[187]. Такова же позиция английского премьера: Тони Блэр заявил, что "сербы разделяют “историческую вину” за преступления режима Милошевича"[188].
За собой еврейские наставники признают право создавать черный миф о целой огромной эпохе – христианском средневековье[189] – и о немалой группе людей (христианах). Например: "Поистине нехристианское отсутствие смирения, с которым в школу рвутся священники… Гражданский долг школы – учить детей думать и задавать нелицеприятные вопросы. Священники будут учить противоположному – верить не задумываясь. А это безнравственно, на этом построены все тоталитарные системы"[190]. Да разве все священники учат "верить не задумываясь"? Уж те священники, что "рвутся в школу" наверняка имеют университетское образование (это я знаю просто по опыту знакомства с жизнью десятков епархий и сотен священников) и они будут скорее предостерегать детей от тележвачки и бездумной попсятины. Неужели обвинение в "безнравственности", брошенное большой социальной группе в целом есть показатель не-тоталитарного мышления?
Причем эта антихристианская фобия никак даже не маскируется. Некий собеседник Н. Н. Гусева, секретаря Л. Н. Толстого, спросил его пренебрежительным тоном: "Так Вы, стало быть, из попов?". Гусев тут же отпарировал: "Я же не спрашиваю Вас, не из жидов ли вы".
И сам миф о Холокосте – это и есть перелицовка того самого мифа о коллективной ответственности, который (как нам говорят) и является источником антисемитизма. Если о евреях нельзя говорить "кровь Его на нас и на детях наших" – то и о христианах тоже очевидно нельзя говорить подобного. Если же для "богословов после Холокоста" это не очевидно, то, значит, в еврейском сознании все же присутствует идея родовой солидарности и родового совокупного греха (или заслуги)[191].
Когда я говорю "миф о Холокосте" – то не собираюсь этим отрицать факт массового уничтожения евреев в Третьем Рейхе. Тем более я не собираюсь оправдывать это преступление[192]. Но есть еврейская трагедия, а есть миф о ней[193].