Настроение, вильнувшее было вверх, снова поползло вниз. Проблемы сыпались как из рога изобилия того и гляди, подступятся к моему горлу и положат на него свои липкие ручонки. Это мне совсем не нравилось, только куда сбросить их, тоже не знал.
Пока дошел до любимого трактира, прикинул, что, вообще, было в списке на срочное решение: королевство Войс, Константин, его клад, казначейство, управление образования, Туманов и подарок на свадьбу Марку. И я еще даже не решил, говорить ли ему про тещу. Кстати! Надо узнать ее судьбу, вдруг она смогла добиться своего и по итогу родит от бывшего императора?
Эта мысль показалась мне забавной, и я улыбнулся, свернув от трактира в сторону дворцовых темниц. Хотел бы я видеть лицо Ромского, когда к нему заявилась Блохина в своем наряде.
Первые подозрения закрались, когда я увидел кафтан, небрежно перекинутый через перила. Вторые — от довольных морд стражников, которые что-то живо обсуждали, не глядя по сторонам. Третьи — от сладострастных стонов, которые я услышал из окна дежурки.
— И кто рискнет сказать мне, что тут происходит? — жестко спросил я, замерев за спинами отдыхающих мужиков.
Раздался глухой стук пустой головы о деревянный пол крыльца — это самый молодой сотрудник мягко намекнул, что не готов мне ничего говорить. Мой взгляд пригвоздил к месту старшего по званию, с чужим мундиром, накинутым на плечи.
— Ефремов, твою дивизию, вы тут охренели все⁈ — конечно, я знал всех их поименно. — Доклад! Живо!
— Г-г-господин архи-и-имаг! — стражник едва справлялся с испугом. — На в-ввере-е-нной мне тер-р-ритории за ночь про-о-исшествий не-е зафи-и-и-ксировано.
Едва произнеся эту фразу, он сполз, держась за сердце. На ногах остался стоять только Колымов, который не знал, куда деваться. Здоровье не позволяло ему осесть на крыльцо с приступом, а голосовые связки просто отказывались издавать звуки. Поэтому он открывал и закрывал рот, таращил на меня глаза и активно жестикулировал, показывая мне то на дверь дежурки, то в сторону главной площади.
Я давеча сетовал, что сопротивления при перевороте никого не было? Зря, зря. С такими доблестными бойцами никаких врагов не нужно! Сами все развалят, идиоты!
В руке появилась воздушная плеть. Я перекрутил нити заклинания, и они ловко подхватили всех троих и заботливо подвесил под крышей. Пусть повисят, может, поумнеют. Но это не точно.
Дверь раскрыл пинком. В помещении царил полумрак, стол и кресло дежурного были пусты, а из комнаты, где должен был отдыхать сменщик, доносились отчетливые звуки соития.
Перед тем как заглянуть туда, я вздохнул, искренне надеясь, что увижу там обычную куртизанку, а не Блохину.
За тяжелой шторой, которая здесь заменяла дверь, стояла простая кровать с аляпистым постельным бельем. На тощем матрасе с комфортом расположился стражник и, — здесь я все же угадал, — и потрепанная куртизанка. Он скакал на ней, а она стеклянными глазами смотрела в потолок, разглядывая разводы от плесени.
Хотелось рявкнуть хорошенько, чтобы оба подскочили и крышу своими головами пробили… Впрочем, отказывать себе в этом удовольствии я не стал.
— Рота, подъем!
И что удивительно, куртизанка быстрее выполнила мой приказ, чем стражник, которого она отпихнула к стене, проворно поправляя юбку.
— Елена Федорчук на построение прибыла! — четко ответила она и подмигнула.
— А я это, — стражник почти справился со штанами, — ой, то есть, рядовой Синицын на построение прибыл!
— Расслабиться решили? А на службу плевать? Кто за задержанными следит?
— Иванов, господин архимаг, — проблеял Синицын.
Услышав, как назвал меня стражник, девица улыбнулась шире и дернула бровками, но я проигнорировал ее призыв.
— Тот, что на улице стоял? Интересно. Привести себя в порядок, написать полный отчет. Через час он должен быть у меня на столе. Выполнять!
Развернулся и пошел дальше по коридору к лестнице. Ниже этажом располагался ряд темниц, в которых должны были содержаться преступники. Особо опасных здесь не держали, ибо дворец рядом, только политических. В воздухе запахло пылью и немытыми телами, а вот из звуков был только богатырский храп. Неужели это Ромский?
Я ошибся. Эта песня, что разносилась по всей темнице, принадлежала Блохиной, которая без зазрения совести дрыхла в камере, подгребя под себя тщедушное тело Константина.
Заметив меня, он умоляюще посмотрел мне в глаза. На лице его явственно читался крик о помощи. Его губы бесшумно зашевелились.
«Клад! Деньги! Карта! Пожалуйста!»