— Ну что тебе еще‑то от меня надо? — простонал Трофимов. Приговор себе он уже вынес и не собирался затягивать с его исполнением. Но под взглядом Примакина отчаяние, жалость, сомнения, страх, которые до этой минуты заглушала решимость, с новой силой нахлынули на него.
— Бежишь?..
— А ты, ты разве от себя не бежал? — В голосе Трофимова послышалась едва сдерживаемая злость. — Ты не смог жить, когда понял, что из‑за тебя гибнут люди. А я, я не хочу жить потому, что ничем не смогу помочь им. Уже не смогу. И когда это начнется здесь, в городе, с моей… с моими…
Трофимова прорвало. Он чувствовал бессмысленность объяснений, и все же не мог овладеть собой. Он подался вперед, пытаясь приблизиться к Прима- кину, как вдруг заметил странные перемены в его лице. Менялись глаза, менялись губы, на носу появилась знакомая горбинка и слегка заострился подбородок…
Трофимов замер на полушаге, увидев перед собой свое собственное лицо, перекошенное от страха. Оно было настолько омерзительно, что он, не отдавая себе отчета, размахнулся и с силой ударил:
— На…
Иван Федорович успел сделать лишь несколько шагов, когда где‑то внизу, во дворе, послышался звон бьющегося стекла.
В пять часов утра по городу объявили тревогу. Эвакуацию людей начали еще затемно…
1985–1986