Выбрать главу

— Может, бог даст, жив будет, — сказала бабушка.

— Где же он? — спросил прибежавший через несколько минут Варин папа.

— Теперь уж небось до больницы доехали, — ответила бабушка. — Тут недалеко, переулками… Ты-то как, Алёша?

— Видишь, живой, невредимый. — Папа снял шапку и присел к столу. — Жалко товарища, — сказал он.

— Что делают! Никакого у них, иродов, нет понятия! — запричитала тётка Пелагея. Она смотрела на Вариного папу и плакала. — Народу-то много — что в него стрелять? Никакого у них от этого не будет толку. Всё равно народ не одолеть.

— Правильно! — сказал папа. — В народе, тётка Пелагея, вся сила. Зашей-ка мне, мама, карман, а то я всё теряю… Вот, карандаш потерял! — сказал он с досадой.

Бабушка стала зашивать, а папа что-то писал. Когда уходил, сказал:

— Я не прощаюсь. Я скоро опять забегу. Мы теперь уже на Никитской воюем. До Кремля недалеко.

Поздно вечером в дверь кто-то постучал. Пелагея пошла открывать и вернулась растерянная.

— Федосья, вот барыня пришла, — сказала она, придерживая дверь.

За нею в дверях стояла высокая женщина; в руках она держала блестящий кофейник.

— Простите… — сказала она. — У вас есть вода? Мы второй день без воды, и послать некого.

— Есть, — сказала бабушка, — берите.

— Подумайте, что творится! — говорила женщина, наливая воду. — Народ сошёл с ума… Такое безобразие!

— Какое безобразие? — тихо спросила бабушка.

Женщина, наверно, что-то хотела сказать, но посмотрела на бабушку и заторопилась:

— Вы извините, я только один кофейник. Второй день без воды — буквально ни глотка.

— Берите, — повторила бабушка. — Воды не жалко.

Женщина закрыла кран и, держа кофейник обеими руками, пошла к двери.

— Ой, как тут у вас темно! — воскликнула она, обо что-то споткнувшись.

Бабушка не пошла посветить, а сказала громко:

— Пелагея, пойди закрой на засов.

А когда Пелагея вернулась, выговорила ей:

— Больше не пускай. Сама-то к ней не пойдёшь. Не за водой небось приходила — водопровод-то у нас один. Пришла поглядеть, поразведать.

— Чего ей у нас глядеть? — удивилась Пелагея.

— Значит, есть чего, если пришла, — ответила бабушка. — Давай-ка часок соснём. — И, привернув в лампе фитиль, бабушка прилегла на полу около ребят.

Через несколько дней, когда стрельба кончилась, ребята вышли на улицу. Дома стояли как напёрстки: все в щербинках от пуль. Васька долго выковыривал одну пулю из стены. Она оказалась маленькая, чёрненькая.

— А попадёт в человека — убьёт, — сказал тогда Васька.

И спрятал пулю в коробочку, где у него хранились всякие сокровища.

Папа, дорогой!

Варя часто вспоминала, как её отец в первые дни после стрельбы на улицах прибегал домой.

— Мама, — говорил он бабушке, — я мимоходом, на полчасика. Очень много работы…

— Где же ты работаешь? — спрашивала Варя. — Фабрика не работает.

— В газете. Вот, видишь? — Отец вытаскивал из кармана большой серый лист газеты, который ещё пахнул типографской краской.

И Варя запомнила новое, незнакомое ей слово: «Декрет». Оно было набрано в газете самыми крупными буквами.

— Декрет — это закон, — объяснял папа, — хороший советский закон. Но ты, дочь, мала и не поймёшь. Лучше полезай ко мне в правый карман — там что-то лежит…

Варя доставала из кармана маленький свёрточек; в нём бывало несколько урючин, а иногда карамельки, которые выдавали в редакции к чаю. Папа уходил и не приходил домой по нескольку дней.

Однажды он пришёл в шинели. Бабушка долго укладывала ему в мешочек бельё, носки. Вынимала, и снова свёртывала, и снова укладывала.

— Давай я помогу, — сказала Варя.

Но бабушка отвернулась и сказала:

— Иди, иди… Поговорите там, не мешай мне.

Папа выдвинул все ящики своего стола, перебирал и перечитывал письма. Откладывал в сторонку тетради.

— Твои тетрадки? — спросила Варя.

— Мои.

— А зачем они тебе, исписанные?

— Эти тетрадки — лекции по физике. Пригодятся. — Он достал фотографию: — А это мои товарищи, с которыми я учился.

— Вот ты! — Варя отыскала в большой группе папу в студенческой тужурке. — Усов тогда у тебя не было.

— Я теперь старый. А когда был молодой, был без усов.

— А почему ты говоришь «старый»? Старые — седые, — запротестовала Варя.

— И я седею. Видишь, глазастая?

И правда, у отца на висках были седые волосы. Варя ещё раз посмотрела на фотографию.