Едва политический заказ был сформулирован, он начал срочно выполняться. Кроме уральца Соломеина были два других очевидца показательного суда над убийцами братьев Морозовых, два столичных конкурента: Губарев и Смирнов. Всю творческую жизнь три указанных автора посвятили созданию мифа о подвиге героя-доносчика 001».
Юрий Дружников подробно проанализировал то, как журналисты, писатели, поэты формировали миф о Павлике Морозове, изменяя детали от одного сочинения к другому.
«По описанию журналиста Соломеина, все получилось так: когда Трофим дома, то и Павел тут. Глянул осторожно в дверную щелку горницы, где сидел отец, и замер. Отец пересчитывал деньги. Павлик ничего не сказал матери. Только решил наблюдать за отцом. Но ведь в действительности такая слежка была невозможна. Трофим не жил в доме. Чтобы „исправить историю“, Соломеин сдвигает уход отца от матери на время после доноса сына, а при переиздании книги развод родителей убирает совсем. Трофим работал, читаем мы в книге Соломеина „Павка-коммунист“. „Тихо-тихо, стараясь даже не дышать, Павка встал и на цыпочках подошел к двери. Из горницы доносились приглушенные голоса. Павка прильнул к замочной скважине“. Сын хочет выяснить, откуда у отца деньги, и догадывается, что они — „от классовых врагов“. У поэтессы Хоринской в стихотворной биографии Морозова, когда Павлик прислоняет ухо к замочной скважине, слушает и запоминает, ночная сцена приобретает еще более драматический характер. Просыпается мать, осознающая государственную важность деятельности сына. Она говорит в рифму: „Опять не спишь, сынок? Скоро полночь ступит на порог“. А сын поясняет читателям: „ Врагом стал отец мой, ребята, не мог я отца укрывать!“»
Виталий Губарев (тот самый, кто позже напишет «Королевство кривых зеркал») придумал текст справки, которую Трофим Морозов якобы продавал ссыльным. Может быть, он действительно продавал такие справки, дававшие людям возможность избавиться от жуткого клейма спецпереселенца, но вот только писатель документов дела не видел и поэтому дал волю своей фантазии.
«В первом издании отец печатал справки на пишущей машинке в количестве пятидесяти копий. Позже пишущая машинка из жизнеописания Павлика исчезла. Губарев убирает фразу о задолженности и добавляет дату: 27 июля 1932 года. Эта дата вообще делает всю сцену абсурдной. Морозов-отец был к этому времени давно осужден и отправлен в лагерь».
Коллега Губарева — журналист Смирнов, — описывает происходившее так:
«Отец разорвал бракованную справку. „Не успели затихнуть во дворе шаги, как Павлик соскочил со своей постели и подобрал на полу клочки разорванной бумажки. Зажав их в кулаке, он быстро улегся Утром Павел разжал руку и стал разбирать клочки бумаги, чтобы восстановить текст. В первых публикациях авторы писали, что Трофим брал за справки деньги. Позже слово „деньги“ заменили на „толстые пачки денег“».
Павлика сделали пионером, хотя теперь уже можно не сомневаться в том, что при его жизни в деревне вообще не было пионерской организации. Но такой «подвиг», конечно же, должен был совершить пионер.
Еще один пример искажения действительности. В блокноте Соломеина читаем:
«„Любил хулиганить, драться, ссориться, петь песни нехорошие, курил“. В печатном тексте проблема „курил ли Павлик“ будет выглядеть так: „Бывало, соберемся вместе, кто-нибудь из ребят возьмет папироску, а Павлик теребит его за рукав: «Брось, не надо, куренье вредит здоровью»“».
Образ мальчика, который ставил общественное выше личного настолько, что шпионил за собственным отцом, оказался столь актуальным, что вокруг Павлика Морозова началась настоящая вакханалия.
О нем писали статьи и повести, его подвиги описывали в идиотских стихах (одно из таких произведений носило весьма примечательное название — «Поэма ненависти»), а в 1950-е годы была даже поставлена опера.
«В 50-х годах в Москве шла опера Михаила Красева „Павлик Морозов“. На сцене звучали лирические песни, переходящие затем в задорные плясовые, арии учительницы и уполномоченного, пионерские хоры. „Зачем его пустил я в пионеры?“ — пел арию отрицательный отец героя. Павлик стоял в дозоре, спасая от поджога колхозный хлеб, героя сопровождал хор колхозников: „Что за Пашенька! Честный, смелый он! Врагов не испугался, С отцом не посчитался. Что за Пашенька! Скромен да умен“. Девочки водили хоровод вокруг Павлика, укладывали его в постель и пели ему колыбельную. По ходу действия Павлик случайно находил в кустах оброненную сплетницей Акулиной (вымышленный персонаж) подделанную отцом справку. Павлик отдавал ее учительнице, а та — уполномоченному. Опера восхвалялась за музыку, но критиковалась за сюжетный ход: по мнению критики, найти бумажку и донести мог и семилетний малыш, а надо сообщать прямо в ОГПУ».