И дело не только в том, что современные технологии дают возможность отыскать вырезанные, заретушированные, закрашенные фигуры на старых фотографиях. Сами фотографии могут менять свой смысл по мере того, как меняется мир вокруг. На это обратила внимание еще Сьюзен Зонтаг.
«„Собрание по случаю распределения земли, Эстремадура, Испания, 1936“ — часто репродуцируемая фотография Дэвида Сеймура (псевдоним „Чим“): на ней худая женщина с грудным младенцем смотрит вверх (настороженно? с тревогой?). Этот снимок задним числом часто толкуют так, что женщина испуганно озирает небо в ожидании налета. Выражение ее лица и окружающих как будто бы полно тревоги. Память изменила снимок в соответствии со своими надобностями и придала фотографии Чима символический статус, вложив в нее не то, что она изображала (собрание на открытом воздухе за четыре месяца до начала войны), а то, что скоро должно было произойти в Испании и вызвать во всем мире колоссальный резонанс: бомбардировки городов и селений с единственной целью полностью их уничтожить — на европейской территории эта тактика была применена впервые. Прошло немного времени, и в небе действительно появились самолеты и стали бросать бомбы на безземельных крестьян вроде тех, что на фотографии. (Посмотрите еще раз на мать с младенцем у груди, на ее наморщенный лоб, прищуренные глаза, приоткрытый рот. По-прежнему ли на лице у нее тревога? Не кажется ли теперь, что щурится она от солнца?)»
Ларри Барроуз прославился своими фоторепортажами, сделанными во время войны во Вьетнаме, на которых был показан весь ужас происходившего. Но Зонтаг пишет:
«Барроуз был первым видным фотографом, снимавшим всю войну в цвете, — еще больше правдоподобия, еще сильнее шок. При нынешних политических настроениях, окрашенных большей доброжелательностью к военным, чем когда-либо за последние десятилетия, фотографии несчастных рядовых с потухшим взглядом, раньше воспринимавшиеся как осуждение милитаризма и империализма, теперь могут показаться воодушевляющими. Сюжет их пересмотрен: простые американские парни исполняют неприятный, но почетный долг».
Но возможно и обратное движение — глядя на фотографию Барроуза, где американские солдаты во Вьетнаме изображены на фоне вертолетов, невозможно не вспомнить страшную сцену вертолетной атаки под вагнеровский «Полет валькирий» в фильме Копполы «Апокалипсис сегодня». И вот уже те образы и ассоциации, которые внушил нам художественный фильм, влияют на наше восприятие документального фото.
Не менее сильно изменилась и знаменитая фотография, сделанная в 1934 году во время XVII съезда ВКП(б). Тульские оружейники преподнесли Сталину в подарок винтовку, и тот шутливо поднял ее, направил в зал и прицелился. Все аплодировали. Но ко времени XVIII съезда в 1939 году подавляющее большинство из тех, кто сидел в зале на предыдущем и в кого Сталин шутливо целился из винтовки, уже были или расстреляны, или отправлены в лагеря. Фотография приобрела совершенно иной, зловещий смысл, и не случайно в эпоху перестройки она была использована для создания антисталинского плаката.
То, как тонко в любое, даже самое примитивное изображение может быть вложена агрессивная пропаганда, можно понять, взглянув на многочисленные плакаты сталинских времен. Сталин там всегда будет изображен крупным планом — и намного крупнее других людей. Вот товарищ Сталин снисходительно взирает на проходящую мимо Мавзолея демонстрацию. Естественно, на его лице (так и хочется сказать — лике) нет ни следа от оспин, которые так уродовали его в реальной жизни. Руки сложены как для благословения. То, что одна рука у Сталина была слегка усохшей, не показано. Внизу — ликующая толпа под красными флагами и с цветами. Здесь представители разных республик — в общем, весь советский народ. Кто-то поднял на руках ребенка, чтобы тот мог увидеть товарища Сталина.
Если приглядеться, можно отметить несколько особенностей. Во-первых, людишки на Красной площади совсем маленькие, чтобы их разглядеть, надо очень постараться. А Сталин возвышается над ними, как великое и могучее, чуть ли не сверхъестественное существо. Вспоминается финал первой серии фильма Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный», где царь ожидает в Александровой слободе прихода москвичей. Их появление должно дать ему моральное право на введение опричнины — читай: террора. Когда издалека на заснеженном поле появляется огромная процессия с иконами, то над ней — благодаря гению режиссера и искусству монтажа — как будто нависает огромный профиль Ивана. Соотношение сил становится абсолютно ясным, хотя в этот момент не произносится ни слова. Пришедшие падают на колени, и образ приобретает еще бóльшую мощь.