В горле действительно саднило, а голова слегка кружилась и была словно свинцом налита. Откуда-то всплыло имя девушки – Сюзета.
Она пошевелила кочергой в камине, где за решеткой в виде раскидистого дерева уже потрескивал огонь, и перенесла ко мне на кровать поднос на небольших ножках.
- Вот и завтрак поспел. Или желаете сперва умыться?
Вчерашний день внезапно обрушился на меня со всей его дорожной тряской, прощанием с Пегги, укорами тетушек, добрыми карими глазами сэра Филиппа и синими, колючими, его старшего сына.
- Завтрак? – спросила я хрипло. – А сколько времени?
- Почти одиннадцать. Третий-то раз уже к вам прихожу, а вы все не просыпаетесь. Ну, думаю, с дороги-то мисс порядочно устала, пускай сил наберется, лишь бы не захворала.
- Одиннадцать?! – Я вскочила так резко, что опрокинула поднос, и вывалившийся из-под колпака омлет с жирными полосками бекона очутился на покрывале, в луже чая.
Сюзета охнула, но мне было не до учиненного беспорядка. Дома Пегги всегда поднимала меня в шесть, только изредка, желая побаловать, позволяла понежиться в постели до семи. Дольше я никогда и сама не спала.
- Мне нужно повидать тетю Урсулу и тетю Прунелу! Пожалуйста, отведите меня к ним!
Сюзета, уже проворно собиравшая рассыпавшуюся посуду и исправлявшая последствия катастрофы покачала головой.
- Это не получится, мисс.
- Вы не понимаете, мне очень нужно! Ну, пожалуйста!
Она посмотрела на меня с сочувствием и отошла к высокому арочному окну, ткнув во что-то снаружи опустевшей чашкой.
- Они только что отбыли. Мистер Феликсон, стряпчий, приехал утром к сэру Филиппу, чтобы оформить опекунство, и предложил на обратном пути подвезти их до станции.
Комната закружилась перед глазами золотисто-ореховым хороводом, в котором мешались пустые кукольные глаза и злобно ухмыляющиеся аисты. Я скатилась с кровати и, путаясь в подоле и спотыкаясь, подбежала к окну как раз в тот момент, когда элегантный черный экипаж выезжал за ворота.
Не может быть! Они не могли оставить меня здесь, бросить, даже не попрощавшись! Я развернулась, подхватила подол и кинулась к двери.
- Мисс! Постойте, мисс! – неслось вслед, но я уже летела по коридору, шаря по сторонам ничего не видящим взглядом. Лестница, где же лестница?!
Наконец впереди показался парадный спуск. Я сбежала на первый этаж, стуча голыми пятками, пересекла холл, толкнула тяжеленную дверь и задохнулась от ударившего в лицо ветра. Он словно заталкивал меня обратно в дом, тянул за волосы и надувал ночнушку ледяным колоколом.
Не обращая внимания на падающую с неба морось и колючий гравий под босыми ступнями, я устремилась вперед, к исчезающей за поворотом карете.
- Вернитесь! – Севший голос звучал не громче писка. Мелкие капли дождя секли лицо. – Постойте! Тетя Урсула, тетя Прунела, пожалуйста! Я буду послушной! Самой послушной и благодарной на свете, только не оставляйте меня здесь!
Подстригавший кустарник садовник поднял голову, попавшаяся навстречу служанка вскрикнула и выронила корзину с чистым бельем, но я бежала дальше, не оглядываясь. Вся вселенная сжалась до катившегося впереди экипажа. К тому моменту, когда я, задыхаясь и держась за бок, достигла ворот, карета уже превратилась в точку, карабкавшуюся по соседнему склону, а мой голос сорвался до натужного шепота.
Глаза слезились от ветра и бессилия, я едва переставляла израненные ноги и все равно продолжала бежать, уже по проселочной грязи, протягивая руку к бесконечно далекому экипажу, увозящему мою последнюю надежду на возвращение в прежнюю жизнь.
А потом ступня поехала, и я с размаху шлепнулась на живот, в жидкую грязь. От удара, казалось, лопнули легкие, и целую минуту я лишь судорожно открывала и закрывала рот, не в силах ни вдохнуть, ни выдохнуть. Вместе с первым глотком воздуха пришла обжигающая боль. Я с трудом подняла голову и прошептала тающему в пелене экипажу:
- Вернись…
Он мелькнул в последний раз и окончательно скрылся из виду. И одновременно с этим кольцо, сжимавшее мое горло с тех пор, как Сюзета объявила об отъезде тетушек, лопнуло, и я разревелась. Громко, позорно, со всхлипываниями и подвываниями, сотрясаясь всем телом и не имея ни сил, ни желания подняться с земли, ощущая, как холодная жижа пропитывает ночнушку.