Казалось, эти слезы никогда не иссякнут, а остаток моей жизни будет таким же мерзким и беспросветным, как грязь, в которой я лежала. Долгие надрывные рыдания, перешедшие в икоту, так вымотали меня, что подняться самостоятельно я бы уже не смогла даже при желании.
А потом кто-то приблизился и склонился надо мной. Я с трудом посмотрела наверх, где сквозь мутную пелену прорисовывался силуэт, окруженный лучами вновь выглянувшего солнца. От него повеяло чем-то таким знакомым, невозможно родным...
- Папа? – прошептала я.
Мужчина нагнулся ниже, и я узнала сэра Филиппа. Хозяин Блэквуд-Энд подхватил меня на руки и прижал к груди. Он же испачкает свой великолепный атласный жилет, мелькнула растерянная мысль.
- Идем домой, Софи, - негромко произнес он и понес меня обратно к воротам.
Глава 2
Итак, пророчество Колина начало сбываться с самого начала: в тот день я заболела, чем, несомненно, доставила первые хлопоты. Когда сэр Филипп занес меня в дом, в холле уже собрались остальные члены семьи и челядь. Они негромко переговаривались, пытаясь выяснить, что произошло, и видели, как меня, грязную и зареванную, в одной ночнушке, возвращают обратно.
В хороводе поджатых губ и вздернутых бровей выделялись холодные синие глаза. Я отвернулась и спрятала лицо на груди сэра Филиппа. Однако мнение обитателей дома волновало меня недолго, потому что после обеда поднялся жар, положив начало лихорадке, терзавшей меня ещё две недели.
Каждый день проведать меня приезжал доктор Шлехтер.
- Ну-с, и как мы чувствуем себя сегодня? – по обыкновению спрашивал он.
Судя по виду, чувствовал он себя неизменно превосходно: ровные румяные шечки, как у девицы, аккуратный живот под натянутым сюртуком, завитые кверху и набриолиненные усики – и все это в сочетании с ростом гвардейца, делавшим его фигуру какой-то несуразной, словно к туловищу невысокого крепенького джентльмена приставили ноги великана.
Но мне доктор Шлехтер нравился. Он был неизменно учтив, приносил с собой шутки и какие-нибудь забавные случаи из жизни, всякий раз разные, и щедро расплескивал вокруг себя бодрость и хорошее настроение. Вообще весь он казался призывом к здоровому образу жизни и радости каждого дня. Я-то думала, все доктора такие же угрюмые сухари, как мистер Хартман, который пользовал жителей нашей деревушки, включая меня и Пегги.
Сюзете он тоже нравился. Чепец девушки к его приходу бывал идеально накрахмален – об оборки порезаться можно, а сконы[1], которые она подавала к чаю с капелькой брэнди, как он любил, ещё теплыми. Доктор Шлехтер брал мою вялую руку своей, энергичной и ухоженной, считал пульс, заглядывал в горло – так глубоко, словно пытался рассмотреть там завтрак, - ставил компрессы, а потом справлялся у Сюзеты о состоянии пациентки в его отсутствие.
И пока я лежала с градусником во рту, слабая и апатичная, чувствуя головокружение, оттого что пришлось сесть в постели, пусть и с подоткнутыми под спину подушками, они оживленно болтали и пили чай. Вернее, он пил, а Сюзета, конечно, просто стояла рядом, подробно пересказывая, сколько ложечек куриного бульона удалось влить в меня накануне, и сколько раз за ночь меня стошнило. Потом доктор рассказывал какой-нибудь анекдот[2], Сюзета хихикала, прикрываясь ладонью – ей всегда почему-то бывало смешно, даже если он рассказывал об острой стадии коклюша, - он вынимал мой градусник, качал головой и призывал прикладывать больше усилий на пути к выздоровлению. В заключение, доктор Шлехтер напоминал девушке принимать профилактические меры и полоскать горло пихтовой настойкой, дабы уберечь себя от поразившей меня заразы, и удалялся пить чай с леди Уикедхант.
От Сюзеты я знала, что хозяйка терпеть не может этот ритуал, который вынуждена совершать, как дань гостеприимству, и чувствовала себя ещё более виноватой. Каждые два-три дня заходил сэр Филипп, приносил сказки и игрушки, один раз подарил имбирный пряник в узорах из сусального золота, а в другой - картинку в виде силуэта щенка на белой бумаге. Я искренне радовалась его визитам, но всякий раз мучительно стеснялась и едва могла выдавить что-то в ответ, и уже когда он уходил мысленно повторяла беседу, вставляя в нужные места веселые и остроумные реплики. Ещё в своем воображении я рассказывала ему, как мне не хватает надтреснутого звука колокола по утрам, и про то, что Пегги ему непременно понравилась бы, и как жаль было бросать сад, пусть он не такой большой и ухоженный, как в богатых поместьях. Мы в моих мечтах болтали не менее оживленно, чем Сюзета и доктор Шлехтер, и ещё я, набравшись храбрости, просила сэра Филиппа поведать, как они познакомились с папой.