— Ну вот, — сказала Лелька, все еще не садясь в повозку, хотя Антон уже отвязал лошадей и натянул вожжи. — Счастливого пути, ребятишки!
— Садись, и весь разговор! — скомандовал Антон. — Некогда распотякивать!
— А ты не очень, — предупредила Лелька. — Я тебе не солдат. Я раненых пойду перевязывать.
— Кого надо — без тебя перевязали, — уже тише сказал Антон. — Да и не всем она нужна, перевязка…
И, понимая, что не сможет заставить Лельку ехать ни силой, ни лаской, Антон спрыгнул с повозки.
— Дуреха, у меня особое задание — связаться с соседней заставой. Выручать надо Лешку. Помоги, рыжуха.
— Это другой разговор! — воскликнула Лелька. — Поехали!
Кони рванули с места, перешли в размашистую рысь. Длинные пряди пыли вырвались из-под колес, и трава у обочины стала совсем седой.
Лес надежно прятал слабонаезженную дорогу. Ветви то и дело перегораживали ее. Листья над головой уносились в ту сторону, где оставалась застава.
Ехали молча, и если бы не чмоканье конских копыт в тех местах, где было особенно сыро, то можно было подумать, что и выстрелы, и сухие хриплые обрывки команд, и по-собачьи остервенелое тявканье мин — все осталось позади, а впереди ждет тихая густая пыль проселочных дорог, шуршание спелых колосьев.
Антон хорошо знал эту дорогу, как знал ее и каждый пограничник нашей заставы, исключая разве тех, кого совсем недавно прислали на усиление с других участков границы. Он знал, что, вынырнув из леса, дорога, прежде чем побежать по неширокой улице села, пересечет большое пшеничное поле. И конечно же, этот участок пути будет самым тяжелым и опасным.
И Антон не ошибся.
Едва кони вырвались из леса и, почуяв запах свежей травы и зерна, заторопились, разбрасывая по ветру густую клейкую пену, как слева, с боковой дороги, взбиравшейся на пригорок, послышалось натужное фырчанье мотоциклов. Мотоциклистов еще не было видно, но они вот-вот должны были показаться на возвышенности и выехать на ту самую дорогу, по которой, тарахтя, катилась повозка.
Антон взмахнул кнутом, и кони рванули галопом. Клавдия схватилась руками за борта повозки так сильно, что, казалось, пальцы вопьются в дерево. Рыжие Лелькины волосы нещадно трепал ветер. Антон не оборачивался: нужно как можно скорее достичь поворота, чтобы укрыться и, переждав опасность, продолжать путь к селу. Взмыленные кони не замедляли бег, и Антону чудилось, что стена пшеницы слева и справа застыла на месте и только кони невесомо летят над дорогой.
Они не доехали всего несколько метров до поворота, как по ним стеганули свистящие пыльные струи. Клавдия, взвизгнув, как от укуса, разжала онемевшие пальцы, голова ее грузно упала Лельке на колени. Кони шарахнули в сторону. Хрипло заскрежетал передок повозки, дышло вскинулось выше голов лошадей.
— Останови! — крикнула Лелька.
Антон не послушался. Мотоциклисты были совсем близко. Он, будто взвешивая, подержал в ладони гранату и, привстав на сиденье, левой, неповрежденной рукой метнул ее в гитлеровцев. Граната упала на обочину, в островок запыленных васильков, и не взорвалась. Антон рванул из кобуры револьвер. Глухо прозвучал выстрел. Автоматчик, сидевший в люльке второго мотоцикла, резко откинулся назад, одна рука его безжизненно повисла, раскачиваясь за бортом. Водитель, не обращая внимания на убитого, продолжал гнать мотоцикл. Антон выстрелил еще раз, но повозку тряхнуло на выбоине, и он промахнулся.
— Остался один патрон, — чувствуя, как сухим, горячим обручем сжимает глотку, выдавил он. — Твой? — протянул он револьвер Лельке.
— Нет! — отшатнулась она.
— Тогда мой, и весь разговор, — Антон прижал дуло к виску.
— Нет! — снова вскрикнула Лелька и, схватив револьвер, швырнула его в пшеницу.
— Ты что? — вскипел Антон.
— Нужно три патрона. Три! — закричала Лелька. — Так нечестно!
Мотоциклисты уже окружили повозку, быстро глушили моторы, угрожающе вскинули автоматы. Антон обвел их медленным, сумрачным взглядом. Все немцы показались ему на одно лицо — непроницаемые, высокомерные, торжественно суровые.