«Что скажешь в ответ на обвинения?» – спросила Раминаганива.
Теперь я переключаюсь на подругу прежних дней моих суровых: и когда только из молоденькой девочки, восторженно глядящей мне рот, превратились в самостоятельную зрелую женщину, настоящую правительницу? Даже и не заметил, как такое случилось. Сейчас, пожалуй, не страшно и оставить страну на неё. Особенно, если учесть, что имеется какой-никакой бюрократический аппарат, позволяющий говорить о контроле центральной власти над землями отдельных племён, а в Совете Солидных и Разумных Мужей часть самых первых его участников успела передать сыновьям и племянникам, прошедших через Обитель Сынов Достойных Отцов. Обидно только, что и Сонаваралингатаки такой Рами не сильно-то и нужен. Ни как мужчина, ни как верный и преданный сподвижник.
Смотрю на тэми печально. Куда всё ушло: первая подростковая влюблённость, перешедшая в страсть; желание защитить одинокого ребёнка, окружённого хищниками, готовыми рвать глотки соперникам в борьбе за власть, смешавшееся в последствие с вполне понятным мужским влечением и ответственностью за верящего тебе человека в странный сплав, вполне годный называться любовью; полное доверие друг к другу боевых соратников, работающих на благо страны?Теперь только стена подозрения и отчуждения.
«Да, я сообщил лазутчику тюленеловов про то где стоят наши корабли и как они охраняются» – наконец, нарушаю затянувшуюся тишину – «Сделал я так потому, что был уверен в ненужности участия Пеу в войне против Палеове. И сейчас моё мнение не изменилось. Атака палеовийцев на наши корабли сделала невозможной отправку войск на Иханару и гибель сотен, если не тысяч дареоев, твоих подданных, в бессмысленной для нашей страны и её народа войне. Можешь лишить меня должности своих Уст, Глаз, Ушей и Десницы, можешь отправить меня в изгнание. Но я всё делал для блага Пеу-Даринги».
Говорю, стараясь не сорваться на крик. Приятно высказывать правду. Особенно, если сделать по-другому уже не получается. Да и опасности особой не вижу: Длинный с Тагором преданы лично мне, по разным причинам, но уверен в обоих. Бонкиец по старинке не задумывается о патриотизме и национальных интересах: бывший деревенский хулиган служит лично Ралинге-Сонаю, когда-то вынувшему его душу и вернувшему обратно. А тузтец же полагает, что человеку из-за пределов мира может однажды стать тесно на не очень большом острове на задворках Земноморья. За лояльность Рохоки тоже не переживаю: коль лейтенант слил мне про шашни Солнцеликой с молодым капитаном, то и дальше должен меня держаться. Чисто теоретически моя государственная измена может и заставить его поменять точку зрения, но пока-то начальник охраны о ней не знает. И, по крайней мере, выйти из дворца мешать не станет. И дальше уже видно будет. А ведь гвардейцу после сегодняшнего и дальше Сонаваралингу-таки следует поддерживать: даже если Вагури не узнает про письмо от лейтенанта на моё имя, то руки, заломленные за спину, в присутствии таками точно запомнит и при удобном случае припомнит.
Раминаганива смотрит на меня в некотором охренении. Пожалуй, именно данное слово точнее всего передаёт точнее всего спектр эмоций на лице правительницы. Не удивление, не изумление – именно охренение. Кошу взглядом на своих верных соратников: Тагор сохраняет невозмутимость, контролируя капитана-любовника, что тузтец думает, можно только догадываться; Длинный переводит взор с вашего покорного слуги на Солнцеликую и Духами Хранимую, словно надеясь получить ответ на некий не заданный, но весьма мучительный вопрос. Отважный изобличитель изменника, Вагурикапи, то есть, озадачен: похоже, надеялся смутить страшного колдуна-соная или даже повернуть дело себе на пользу, а вместо этого Сонаваралинга спокойно выдаёт свою версию, а типулу-таками его выслушивает, не приходя в ярость. А мне почему-то становится смешно, несмотря на всю серьёзность ситуации.
Видя, что моя бывшая подруга всё ещё не способна выдать что-либо членораздельное, решаю продолжить: «Как я понял, моё пребывание на должности Уст, Глаз, Ушей и Десницы Солнцеликой и Духами Хранимой типулу-таками больше не возможно. Я сознаю всю тяжесть совершённого мною проступка, чем бы он ни оправдывался. Потому прошу освободить, повелительница, твоёго верного слугу от обязанностей Уст, Глаз, Ушей и Десницы».
Рами, наконец, нашла силы произнести: «Я удовлетворяю твою просьбу, Сонаваралингатаки. Отставка принимается».