Правда, в полной мере гостеприимство местных распространялось только на меня со спутниками: к тюленеловам аборигены отнеслись весьма настороженно, и в итоге палеовийский капитан, коему были доверены «далекоплывущий» и наши жизни, во избежание ненужных никому проблем, сам предпочёл вместе со своими подчинёнными добровольно и с песнями заселиться в бараки бывшего транзитного лагеря для плантационных рабочих. А снаружи разместились патрули из бдительных граждан. Подобные заведения, как оказалось, имелись почти во всех бывших колониях Союза Палеове – исключительно для удобства при перевозке рабов, точнее, дортов, которых нередко перемещали с одного острова на другой в зависимости от потребностей хозяев. На Ктуне лагерь служил своего рода памятником проклятому прошлому, наряду с несколькими скромными мемориалами в местах массовых захоронений участников восстаний и просто случайных жертв, попавших тюленеловам под горячую руку при усмирении взбунтовавшихся «червей». Для прежних господ пару бараков привели в порядок – один под жильё, второй для прочих нужд.
Ну а я в компании Лимпора и Тагора облазил за неделю ожидания весь остров, суя свой нос куда только можно было. Довольствоваться приходилось обществом этих двоих. Длинный, долго колебавшийся – ехать или остаться, в самый последний момент от путешествия на другой конец Ихемы отказался. Мою же многолетнюю «тень», Кутукори, увы, убили заговорщики, для которых какой-то «болотный червь», постоянно сопровождающий Сонаваралингу, был всего лишь помехой и ненужным свидетелем. Ребятишки из нашего МИДа и министерства экономики, составляющие собственно посольство, при коем мы с тузцем числились советниками, предпочитали следовать за мною, в основном из-за языкового барьера, мешающего полноценно общаться с местными: среди участников нашей дипмиссии палеовийский на уровне, позволяющем разговаривать, знала только половина, а вохейским, в свою очередь, уже не владели ктунцы. Впрочем, и с языком Северного архипелага у рядовых туземцев не очень – эти острова под властью тюленеловов были совсем недолго, да и прошло со времени их изгнания почти десять лет.
Достопримечательности вроде уже упомянутых «памятников колониализма» или краеведческого музея с костяными рыболовными крючками и деревянными веслообразными лопатами для обработки земли просматривал сугубо из вежливости, чтобы не обижать приставленных к нам местных «экскурсоводов в штатском». Куда большего внимания удостоились построенные ирсийцамирыбоперерабатывающий завод, новая больница и школа на пятьсот учеников. И с самими иностранными специалистами пообщался. Здесь интерес был совершенно понятный: надо же знать, как выглядит сотрудничество Икарии с малоразвитыми Папуасиями. А то, может быть, нам сейчас лучше дать по газам в обратную сторону. А «ихнего шпиона», так уж и быть, отпустить на все четыре стороны.
Впрочем, и наблюдаемое на Ктуне, и беседы как с местными, так и с работающими здесь ирсийцами пока вроде бы поводов для панического бегства не давали: аборигены о «старших товарищах» отзывались вполне благоприятно, с этакой смесью уважения и восхищения, а инженер и наладчики с рыбозавода, равно как и врачи с учителями, оказались ребятами простыми и довольно общительными. Сыграла свою роль, конечно, и оторванность этих островов от прочих обитаемых мест: до ближайшего ирсийского Очага на материке больше двух тысяч километров, до Кельбека почти полторы, и даже до таких же мелких клочков суши свыше пятисот.
Связь с Икарией и другими странами Федерации Западного Архипелага, конечно, поддерживается: раз в два-три дня в столичный порт заходят то сухогруз с продовольствием и прочим, на обратном пути забирающий консервы и мороженую рыбу, то танкер с топливом, то траулер, то какое-нибудь исследовательское или патрульное судно. А через имеющиеся в общем доступе терминалы можно переписываться и даже созваниваться с любой точкой Коммуны и островами от Скилна до Кигурута. Но одно дело рутинные посетители-моряки и общение через Инфосеть, а совсем другое – когда неожиданно заявляется колоритная компания, состоящая из татуированного с головы до ног гражданина, заявившего, что он землянин, проживший больше двадцати лет среди дикарей на острове где-то недалеко от берегов Диса, чувака, представившегося ирсийским разведчиком, и сурового седого мужика из варварского Тузта, по-русски непонимающего ни слова. Несколько молодых папуасов из моего сопровождения, которым предстояло стать персоналом будущего посольства Пеу-Даринги на Западном материке, на нашем фоне совершенно терялись.