Мне казалось, что его взор меня обжигает. Пальцы, запястья, локти. Шея, ключицы, грудь. Талия, крепко затянутая корсетом, юбка, а под ней — носок туфельки.
Я ежилась и тут же убирала ногу, прятала руку или раскрывала веер. Но в конце концов Марисса его попросту отобрала.
— Не положено... Во время еды, Ваше Высочество!
Подвенечное платье шил столичный портной, и фасон был такой откровенный, что я чувствовала себя чуть ли не раздетой. Под привычным крестьянским платьем и грудь пряталась, и талия так не выделялась. К тому же удобства в этом одеянии не ощущалось никакого. Я едва ела, но не потому, что Марисса запретила — просто некуда, да и кусок в горло не лез.
Наконец Арон подался ко мне, и его дыхание обожгло мне ухо:
— Ну что, готова моя принцесса?
Мне хотелось взвизгнуть и убежать, но муж знакомым движением схватил меня за руку и поднялся с места.
Гости притихли, а потом нас поглотили рукоплескания.
Вслед за нами потянулся чуть не весь зал. В спины нам неслись поздравления, крики, хохот, а принц то и дело разворачивался и ухмылялся в ответ. Мне казалось, что такое поведение совсем не годится для наследника, но молчала. Хотелось поскорее оставить эту толпу позади, но мы все петляли по коридорам, поднимались по лестницам, и гости не отставали.
Только когда перед нами распахнулись двери покоев, убранных темным бархатом, толпа отстала. Я оглянулась, боясь, что за нами все же кто-то последует, но двери захлопнулись, в покоях воцарилась тишина, и я поняла, что теперь мы одни.
В ушах звенело, руки дрожали. Хотелось упасть и не двигаться, но Арон все тянул меня за собой.
Оказалось, что покои совсем не ограничивались одной комнатой. То, что я увидела в начале, было небольшой приемной. За ней — длинный коридор с зеркалами и вазами, едва освещенный. Дальше — просторная гостиная, тоже полутемная. Еще несколько комнатушек, и только потом — спальня.
Натоплена она была так душно, что я сразу начала задыхаться. Встала посреди ковра, уставилась в камин и смотрела, как полыхают уголья. Горел только один канделябр у изголовья. Комната тонула в потемках.
Сбросив сюртук, Арон развернул меня к себе спиной и принялся ослаблять шнуровку у меня на платье. Он не сказал мне ни слова, только хрипло дышал мне в шею. Мне показалось это и странным, и даже немного забавным, но смеяться меня совсем не тянуло, если только от страха.
Я едва чувствовала руки. Они так заледенели, что пальцы не двигались, а сердце колотилось где-то в горле.
— Ну же, — обронил Арон.
Я немного оживилась, решив, что теперь-то он объяснит, что собирается делать и как, но оказалось, что он просто сражался с последней завязкой.
На ковер упала верхняя часть платья, съехала с бедер и юбка. Потом Арон сдернул с меня разом нижние юбки и, чертыхаясь, накинулся на корсет.
Дома я одевалась куда проще, и уж Дорри, сыну конюха, добраться до моих потайных мест не составило бы труда. Но он не успел, а я бы и не позволила.
Теперь же все было по-другому.
Покончив с лентами, Арон скинул с меня корсет, и я осталась в одной исподней рубашке. По коже побежали мурашки, и мне захотелось прикрыться. Я быстро обернулась на постель. Она была высокой и пряталась под балдахином на массивных подпорках. Чтобы сесть на нее, мне пришлось бы привстать на цыпочки. Правда, сейчас мне хотелось нырнуть под одеяла и исчезнуть.
Арон помедлил. Его рубашка развязалась у горла, и я заметила край темной поросли у него на груди. От того сердце забухало почему-то еще тяжелее.
Теперь я дрожала по-настоящему, но Арон то ли не замечал, то ли принимал это за признак страсти.
Он даже не потрудился развязать мою рубашку. Просто взялся за ворот и с треском дернул. Ткань разошлась, упала вслед за юбками на ковер, следом за ней полетели и изодранные панталоны. Теперь Арон уставился на мое нагое тело с таким торжеством, что мне захотелось плакать.
В лицо он мне не смотрел. Только окинул взглядом груди, живот и ноги, поколебался какое-то мгновение, поедая меня глазами, а потом накинулся.