Он даже не отнес меня на постель. Повалил меня на столик у софы, придавил всем своим телом и смял руками груди. Жесткая, гладкая столешница тут же уперлась в мои лопатки, в позвоночник, и я застонала от боли. Я видела поверх плеча Арона постель — огромную, мягкую — и стонала.
Арон тем временем впился мне в шею, и на какую-то секунду мне стало по-приятному щекотно. Но он больше давил, чем целовал, и я уже задыхалась, когда он спустился к груди.
Теперь он, по крайней мере, не прижимал меня всем телом, и мне стало полегче. Грудь он целовал с той же настойчивостью, покусывал соски, иногда так больно, что я снова принялась постанывать.
А потом он отпрянул, возвышаясь надо мной черно-белой фигурой — черные бриджи и белая рубашка — взял меня за колени и широко развел мне ноги.
Я попыталась прикрыться, свести колени, но он прижал сильнее, и я зажмурилась.
Я и представить себе не могла, как я там выгляжу. А он все смотрел и смотрел, крепко держа мои колени, как будто там было что так долго разглядывать.
Может, передумает?..
Но я зря надеялась.
На секунду он отпустил мою левую ногу. Потом я услышала, как расстегиваются пуговицы. Открыть глаза мне было слишком страшно, потому я просто лежала с бесстыдно разведенными ногами и не шевелилась.
Совсем не так я представляла свою первую брачную ночь. Мне казалось, что супруги должны обменяться уверениями в любви. Должны целовать друг друга нежно и обоюдно. Должны лечь, в конце концов, на постель.
А потом все стало еще хуже.
Арон навалился на меня с новой силой, и между бедер меня пронзила такая боль, что теперь я уже, не, скрываясь, закричала в голос. Принц же зажал мне рот рукой и выдохнул, оглушая, в ухо:
— Кричи, сучка. Кричи громче. Чтобы весь дворец слышал.
Он продолжал мне зажимать рот, как будто испытывал, смогу ли я кричать и дальше, и двигался во мне. Толчками, резко, тяжко, глубоко.
Я уже забыла о том, какой подо мной жесткий столик, не помнила и то, как постыдно у меня разведены ноги.
Я ощущала только эти толчки. Снова и снова. Раз за разом. Удар. Еще удар. И еще.
Я не успела увидеть его достоинство, но сейчас мне казалось, что оно такое огромное, что просто разорвет меня на части.
А он все двигался и двигался, а я лежала, и из-под век у меня струились слезы. В какой-то момент я вдруг поняла, что между ног уже не больно — по крайней мере, совсем не так, как прежде. Возможно, я уже просто перестала что-либо чувствовать. И тогда Арон задышал глубже, захрипел, навалился на меня еще тяжелее, задвигался быстрее и глубже. Потом ударил еще один раз — и повалился на меня всем своим весом.
Когда он вышел из меня, я даже не заметила. Я так и лежала на том разнесчастном столике, как растоптанная игрушка. Между ног было влажно и ужасно ныло.
Арон не сказал ни слова. Я слышала только шорох одежды — он одевался. А потом хлопнула дверь, и я осталась одна.
Вдруг стало страшно, что вся толпа, преследовавшая нас по дворцовым коридорам, сейчас вломится в покои, накинется на меня и начнет насмехаться над моим жалким, истерзанным видом, но стояла блаженная, мягкая тишина. Казалось, я могу в ней плавать.
Тогда я сползла со столика на ковер, упала на бок, подтянула ноги к груди, уткнулась носом в колени и заплакала уже навзрыд.
Вот таким оказался первый день принцессы Таллии, супруги Арена ван Трога, наследника Аррезийской империи.
Глава 2
Наутро меня нашли служанки. Я так и заснула на ковре: нагая, неукрытая и заплаканная, а они окружили меня веселой щебечущей стайкой, и я даже позабыла, что со мной происходило накануне.
Оказалось, что покои, куда меня привел Арен, принадлежали мне.
Мне лично!.. Я и представить себе такого роскошества не могла: дома мы с братом делили одну комнату на двоих.
У Арена, как я выяснила у словоохотливых девушек, свои покои.
— Мы на женской половине, — болтала одна девчушка.
У нее были грубые от работы, но на удивление нежные руки: она растирала меня, закоченевшую после ночи на полу, пока другая служанка, огненно-рыжая и красноносая, растапливала камин.