Мне вдруг стало все равно, что со мной сейчас сделает принц за эти дерзкие слова. Я слишком долго их держала в себе.
— Но кровь — это ерунда, — продолжала я. — Это чудовищно больно, но это все ерунда по сравнению с тем, как это больно вот здесь.
Я указала себе на сердце, а потом на голову.
— Это не просто какая-то там пытка. Физическая пытка.
Арон все смотрел на меня, а я вдруг поняла, что по моим щекам текут слезы.
— У отца ведь, наверное, и выбора не было. Ему прислали письмо... От не смог бы отказать. Императору никто не отказывает! Наверное, ему щедро заплатили. И сейчас платят. Я надеюсь. Но все это неважно. Все это было для приличия. Чтобы не выглядело как похищение. А меня ведь привезли почти силой. Я не ничего не понимала, я не хотела ехать, но мама меня уговорила... А я здесь никого не знала. Новые служанки, наставница, уроки... Я прожила всю жизнь в «селении», как у вас тут говорят. У отца — ферма. У него всегда были наемные работники, но дома слуг никогда не держали. Не хватало денег. Но я никогда об этом не жалела. Мы не голодали. У меня было все, что нужно. Куда я только с братом ни забиралась! Куда мы с ним только ни убегали! Мне и не нужны были все эти... тряпки, жемчуга... горничные. Да, я бы хотела красиво одеться на прием... Но я не мечтала об этом. И принцессой быть не хотела. И... императрицей — подумать страшно!.. Даже думать о таком не могла. А потом ты... Насиловал меня. Каждый вечер. Ну или почти. Приходил, и у меня руки тряслись от ужаса. А та первая ночь? Я ведь ни с кем до тебя не спала, я знать не знала, каково это... Я потом долго думала, что только так и бывает... Я боялась ночей. Я не хотела, чтобы они наступали. А ты приходил... Снова и снова. За что?.. Я не просила. Не просила... всего этого. И предсказание... Я ведь даже о нем не знала! Разве я виновата была в том, что мое имя подошло для храмовой книги?..
Я поняла, что больше не смогу произнести ни слова и спрятала лицо в ладонях. Плечи мои сотрясали рыдания, и я уже не помнила себя. Воспоминания от первых неделях накатили на меня с такой силой, что я начала задыхаться.
А потом я вдруг почувствовала на себе его руки. Быстрый поцелуй в плечо. Потом еще один, в предплечье. Потом в локоть. Снова в плечо.
Я отняла ладони от лица. Арон покрывал меня поцелуями. Схватил меня — поспешно, почти испуганно — и целовал руки. Затем взял мое лицо в свои ладони и принялся целовать в лицо. Куда получится, куда попадет — в нос, в щеки, в веки, снова в нос...
Я опешила от его напора, но Арон вдруг обнял меня и зашептал:
— Пожалуйста, замолчи. Не говори больше ни слова. Не смей.
В ту ночь в гроте он любил меня с удивительной нежностью, и я готова была поклясться, что почувствовала на губах не только свои собственные слезы.
Арон был сверху, но действовал он так мягко и осторожно, будто... просил прощения. Да он словно и не собирался со мной спать, только после всех поцелуев, которыми он меня осыпал, наши тела сплелись в естественном порыве.
Арон шепнул было:
— Я не должен. Не сейчас. Пожалуйста, скажи «нет», и я уйду.
Но я качнула головой и прижалась к нему крепче.
Глава 23
На следующий день я Арона больше не видела. Мы расстались под утро — выбрались из теплых объятий грота разморенные, усталые, и прежде, чем отпустить, принц прижал меня к себе, и мы долго стояли вместе, не говоря ни слова.
В своих покоях я прилегла на минуту. Как и обычно утром, налетели роем мотыльков служанки, засуетились, завозились. Принесли завтрак, но мне кусок в горло не лез. Я все вспоминала объятия Арона и мечтала увидеть его снова...
Из сладких грез меня вырвала Марисса. По какой-то причине я решила, что уроков накануне зимних празднеств мне уже не потребуется, но Марисса была другого мнения. В конце концов, чего ради ее тогда пригласили бы в южный замок? Она разложила чистую бумагу и чернила на балкончике и засадила меня за историю Аррезии. Премудрость не лезла в мою голову ровно как и ароматные булочки — в желудок. Я вообще не могла думать ни о чем, кроме Арона и его удивительной, незнакомой прежде нежности.