Вместо этого внутри так и вставала обида. После всего, что было между нами той ночью, Арон держался со мной как раньше. Почему? Неужели он перечеркнул то, что случилось в гроте?
— Его Величество примет вас прямо сейчас, — объявил лакей слегка обескураженным тоном.
Наверное, обыкновенно посетителей вот так запросто не пускали. Я слышала, что в столице прошение об аудиенции подавали за много месяцев. Может, на Каллихе у императора совсем другое расписание? Или ему просто нечем заняться?
Я обмерла, не зная, куда деваться. Страж меня выпустил, а лакей опустился в полупоклоне, показывая дорогу к дверям, а я и шага ступить не могла.
Что я скажу императору? Зачем к нему заявилась?
Нет, я просто объясню все как есть. В этом крыле оказалась случайно, на аудиенцию не рассчитывала.
Просто бежала за служанкой, которая ненароком подслушала, как я разговариваю со своей цинной.
Как я выдаю ей секрет о том, что принц составляет заговор против собственного отца...
Да не может такого быть! Арон отпустил меня. Даже прогнал. Будь он заговорщиком — он бы поговорил со мной, потребовал бы клятвы, взял бы с меня обет молчания... Что угодно! Он не погнал бы меня, отмахнувшись, как от москита!
Я и не заметила, как оказалась в покоях императора. За дверьми я увидела круглый зал, окольцованный слоями галерей. Они окружали центральное помещение, пряча его в арках, как в ладонях. Сами покои казались небольшой жемчужинкой, вложенной в несколько раковин.
Лакей откинул занавеси, и я неловко шагнула на ковры. Ни одного растения, резные ставни на широких окнах, за ними — шум волн и аромат моря. Над головой — затененный купол. Из мебели — простая конторка у окна, в пятне солнечного света там, где распахнули ставень; в дальнем углу — отделенная гардиной ниша, в которой, вероятно, пряталась спальня. Несколько кресел у камина и табуреточка для ног, а вдоль стен — бесконечные книжные шкафы. Комната напоминала не покои монарха, а библиотеку или рабочий кабинет. Простая, деловая, но для работы темноватая.
Его Величество развернулся ко мне из-за конторки. Он отодвинул бумаги, вытащил трубку и принялся ее набивать, бросая на меня взгляды.
— Ах, Таллия, девочка. Проходи. Садись.
Он махнул добродушным жестом в сторону кресел, но я даже не двинулась. Нужно было объяснить, что я здесь по ошибке, но мы оба — и я, и император — разглядывали друг друга с любопытством.
Я вдруг поняла, что никогда толком и не видела Его Величество. Его лицо мелькнуло на приеме в честь моей свадьбы, потом я видела его на других вечерах — но тоже лишь мимоходом. Во время плавания я даже не знала, в какой стороне расположена его каюта. Скорее всего, покои Их Величеств размещались в другом конце корабля, ведь и с Вихрями я тоже особенно не сталкивалась.
Императрица приходила ко мне во дворце как на смотр к кобыле. Общалась со мной сухо, и видом, и словом показывая, что ждет от меня только счастливой новости о том, что «регулы» наконец-то не пришли. Не имея возможности ни посмотреть как следует в лицо императору, ни даже слова ему сказать, я ожидала от него совершенно такого же отношения.
Именно поэтому дружелюбие меня даже не удивило, а просто-таки поразило.
Ведь я так поняла, что это Его Величество мечтает о внуке. И Арон признавался, что ненавидит за это именно отца.
— Садись же, не робей, — махнул трубкой император.
Одет он был в простой костюм — легкий, как и вся одежда на Каллихе. Волосы его были гладко зачесаны назад, и ни пальцы, ни шею не украшало золото. На приемах в столице боковым зрением в стороне Их Величеств я отмечала именно блеск. Здесь же, в полумраке покоев, император казался простым мужчиной, без регалий и знаков отличия.
— Ну же, — Его Величество встал, вытянув ко мне руку.
Я отшатнулась, невольно уперев взгляд в ковры под ногами.
Мне вдруг стало страшно, что под показным дружелюбием скрывается жестокость. В покоях мы были одни. Лакей исчез, других прислужников видно не было, и от полумрака, надрезанного солнечным пятном у самого окна, мне было не по себе.