Но как же можно так отзываться о сыне? О собственном наследнике!
— Я с самых его первых шагов понял — дурная вышла у Арона кровь. Дурная! Сестрам его, увы, не суждено было прожить на этом свете и дня. Все как одна рождались мертвыми. Я, признаться, очень надеялся, что смогу исправить свою ошибку... Дам жизнь еще одному мальчику. Но — нет. Вот так и остался первенец единственным.
Император вздохнул, снова затянулся, выпустил подряд три колечка, и они поплыли, догоняя друг друга, а я смотрела, как они потихоньку растворяются в воздухе.
— Дурная кровь... — он усмехнулся. — Мальчишкой Арон резал насекомых и мелких зверьков без зазрения совести. Ставил на них опыты, изучал. Ни слезинки ни проронил, сворачивая головы кроликам. К матери никогда не бегал, даже совсем малышом. Рос особняком. Как будто и не нужны были ему ни няньки, ни мать, ни отец. Весь в себе. В своих экспериментах.
Император смотрел куда-то в сторону, а я слушала его, затаив дыхание. Голос у него был низкий, вкрадчивый, гипнотизирующий. Внезапно у меня отяжелели веки, захотелось прислониться к спинке, расслабиться, может, даже закрыть глаза... Но я сопротивлялась. Образ Арона, режущего какую-нибудь цинну, мне не понравился.
— Потом загорелся оружием, целыми днями торчал на тренировочной арене. И дело-то похвальное... Но даже мне было наблюдать на ним страшно. Он получал удовольствие не от боя, не от победы, а от вида крови. От убийства. Он впервые убил человека в тринадцать. В тренировочной схватке. Когда противник уже сдался. Такой же мальчишка, сквайр. Он валялся в пыли, молил о пощаде. Арон не пощадил... Проткнул его насквозь и рассмеялся.
По спине у меня побежали мурашки. Я не хотела верить императору, но я своими глазами видела, какое удовольствие Арон получал, насилуя меня.
Ему нравилась жестокость, я просто не хотела больше об этом вспоминать. События в гроте как будто перечеркнули наше прошлое. Арон обнимал меня с такой любовью, что я уже не верила в то, что наши первые ночи когда-то были реальностью.
А сейчас я так и дрожала.
Я могла представить этого Арона — тринадцатилетнего мальчишку, насмехающегося над поверженным противником.
— Не таким я хотел видеть своего наследника, — продолжал император, все так же смотря куда-то мимо, словно он уже давно позабыл про меня. — Да, сила и жесткость — похвальные качества. Будущий монарх должен быть крепким, непоколебимым. От мямли и слабака на троне толку нет. Но в Ароне всегда было еще что-то. Вот эта ненормальная страсть к истязанию. Он всегда хотел больше крови. Когда ему исполнилось шестнадцать, я отправил его в Лиару. Командовать береговыми подразделениями. Отбросить туземцев подальше от портовых деревень. Думал, что мальчишка перебесится, получит свое и успокоится. Но он вернулся, сверкая как начищенная монета. Потребовал отправить его еще куда-нибудь. И еще. И еще. Я просто не мог держать его при себе. Ему хотелось сражаться, а когда некого было убивать на поле боя, он уходил в город, напивался и устраивал пьяные драки с поножовщиной. Он ведь уже пил при тебе?
Я неуверенно кивнула. Ужас от слов императора и сонная тяжесть, которую навевал на меня его голос, смешались в дурное, вязкое ощущение, какое бывает в дремотном кошмаре.
— Во дворце он, к счастью, держался и много себе не позволял. Но если уходил в город, то в самую грязь, в трущобы, в сточные канавы... Туда его тянет тьма. Иногда я думаю, не прокляли ли меня боги, подарив наследника, одержимого мраком?
Император снова затянулся. Играя, он пропускал крошечное колечко в кольцо побольше, и оно, шустрое и плотное, выскакивало из ленивого, неторопливого кольца как пушечное ядро из жерла пушки.
— С богами вредно шутить, — сказал он и наконец посмотрел на меня в упор. — Никогда не шути с богами, дитя.
Я покорно кивнула. Тут же от дыма защекотало легкие, и я закашлялась. Дремотный морок, который окутывал меня, словно бы рассеялся. Император завозился, отложил трубку, встал. Подошел ко мне и протянул руку.
— Увы, дитя, время. Мне пора.
Я хотела пробормотать, что меня совсем не нужно провожать, что я найду дорогу сама, но Его Величество протянул ладонь еще ближе, и я ее приняла.