В роскошном кресле за спиной жреца я заметила императора и приободрилась. На той непрошенной встрече наедине со мной он казался странным, но вовсе не жестоким. Я могла надеяться на его сочувствие, в чем бы меня здесь ни решили — совершенно беспочвенно! — обвинить.
Рядом, утонув в таких же роскошных креслах, широко раскинув колени и то ли самоуверенно, то ли изможденно откинувшись на спинку, сидел Арон. Я не могла поймать его взгляда — когда я вошла, он даже не повернул ко мне головы. Только смотрел куда-то вниз, как будто не хотел видеть ни меня, ни этого зала. Плечо его была перетянуто повязкой. Неужели Марисса его все-таки задела?..
По крайней мере, он жив!
Я выдохнула.
Все-таки жив... Слава богам!
Потом я дернулась, чтобы оглянуться еще раз. Большинство лиц я не знала, но от вида некоторых меня бросило в жар.
Моя наставница сидела, чинно сложив руки на коленях, среди других зрителей. Чуть поодаль мелькнула Фрина, а рядом — и другие мои фрейлины. В дальнем ряду, с лицом совершенно ничего не выражающим, сидел виконт.
Я дрогнула и отвернулась.
Жрец кашлянул и выступил вперед.
До этого момента в зале висел легкий шепоток, но стоило жрецу пошевелиться, как все стихло.
— Возлюбленные братья и сестры мои, — начал он низким, скрипучим голосом. Таким голосом, наверное, мог бы говорить кусок равнодушного полена. — Мы собрались в этом зале сегодня, чтобы вынести на суд божий деяния согрешившей сестры нашей. — Он ткнул в меня кривым пальцем. — Принцессы Таллии Аррезийской, супруги нашего возлюбленного принца Арона Аррезийского, сына Его Величества императора Аррезийского, короля Каллихейского, Вирманнского и Даурского...
Император поднял ладонь и оборвал жреца:
— Побыстрее.
Я перестала дышать. Тон у Его Величества был сухой и мрачный. Ни сочувствия, ни благодушного дружелюбия, с которым он обращался со мной наедине.
Жрец подобострастно кивнул.
— Позвольте представить почтенной публике обвинения в сторону согрешившей сестры нашей, принцессы Таллии Аррезийской...
Я смотрела, не отрываясь, на Арона, а он так и не поднимал головы. Мне казалось, еще немного, и мой взгляд его попросту прошьет насквозь. Ну не мог не чувствовать, что я на него гляжу, не мог не ответить тем же. Он же слышал, кого обвиняют, слышал, о ком говорит жрец! Но нет — Арон не шевелился.
— Согрешившая сестра наша, — продолжал жрец, — обвиняется в сношениях с колдовскими силами...
Я ахнула, и цепь моя в тон звякнула.
— ...кои совершала благодаря регулярным полуночным визитам на дворцовые и замковые башни, где собирала молодые побеги растения, хорошо известного присутствующим под названием колдовской лозы...
Толпа глазела на меня, не отрываясь, а я стояла, не смея даже дрогнуть.
То, что говорил жрец, было бы полной чушью — было бы, если бы эти слова не замешали на истине.
Я ведь и правда еще в столичном дворце поднималась на башню. И там действительно росла лоза. Но я ничего не собирала! И уж тем более не знала никаких колдовских сил. Если не считать мои сомнения по поводу старухи — но я ведь убедила себя, что все увиденное мне лишь приснилось в болезненном бреду!
— Позвольте представить вам свидетелей... — бубнил жрец.
В круг прямо ко мне вышли два стража в алых имперских латах. Такие обычно стояли на дверях покоев высокопоставленных персон — такие же стояли и на моих дверях в столичном дворце.
— ...босая, простоволосая, — говорил один.
— ...в самую полночь, свидетельствую, — добавил другой.
— ...все башни с этой лозой обошла, — завершил первый.
Я отвернулась, жалея, что цепь слишком тяжелая, и я не могу заткнуть уши руками.
— ...в покоях найден мешок с ядовитыми травами, — продолжал меж тем жрец.
Я невольно покосилась на лакея, вынесшего в центр круга поднос. На нем лежал знакомый пакетик со снадобьем старухи, который я потеряла, а потом снова сохранила, когда мне его принесла Фрина.