Арон испепелял меня взглядом. Мне казалось, еще немного, и из глаз моих потекут слезы. Сами по себе, без рыданий.
Потому что за ту кроху любви, что он мне подарил в гроте, за тот взгляд, когда он осознавал, как неверно со мной поступал, пусть и обозленный на собственные разочарования, за эти капли нежности я тянулась к нему всем сердцем.
— ...подсудимая!
Голос жреца заставил меня вздрогнуть.
— Повторяю: признаете ли вы себя виновной?
Я глянула на императора. Он смотрел на меня пустым, холодным взглядом, а за спиной у него клубилась тьма.
Я моргнула. Наверное, показалось...
Но нет. Удушающе-плотная, черная, как густые чернила, тьма дышала и распространяла уже хорошо знакомый мне запах горелого.
Или так пахнет паленая плоть?..
Меня передернуло, но вовсе не от жуткого сравнения, которое возникло у меня в голове.
Тьма клубилась, окутывая кресла Его Величества и принца, но исходила она вовсе не от императора.
Арон... Тьма гладила его руки, опутывала ноги и поглощала его, а принц даже не замечал.
Я оглянулась. В зале все смотрели на меня — никто не обращал внимания на облако черного дыма.
— Он ненавидел тебя, как и всех нас, — шепнули мне прямо в ухо.
Дымка коснулась моей ладони, а потом обрела очертания призрачной руки. Я подняла голову: из мрака на меня смотрело бледное, полупрозрачное лицо девушки.
— Ты отомстишь ему, приняв смерть. Признайся. Соединись с нами. И тогда мы все вместе его уничтожим...
Я сглотнула. Шесть фигур застилали собой все.
Я буду седьмая...
А ведь семь — священное число богов. Неужели боги все это видят и согласны, что принцу нужно отомстить? Но боги же презирают месть! Не об этом твердят храмовые заветы! Прощать и верить — вот что они наказывают...
Да и как же такие «боги» предлагают мстить? С помощью потусторонних сил?
Я выдохнула. Ну уж нет. С меня довольно этих магических штучек.
Я смотрела на Арона, не отводя глаз. Он отвечал мне тем же, а тьма клубилась вокруг него, грозя вот-вот поглотить.
— Нет, — громко и четко сказала я в зал. — Я не признаю себя виновной в колдовстве. Не признаю себя виновной в покушении на принца.
Я прекрасно понимала, что обвинений в колдовстве и желании убить принца достаточно, чтобы казнить меня дважды, и молчать о связи с Лансом я больше не хотела. Но едва я открыла рот, чтобы произнести роковые слова, как тьма сжалась вокруг Арона так крепко, что он дернулся и побледнел.
Как будто она имела над ним власть. Могла в любую минуту уничтожить.
Я перевела взгляд на императора. Он смотрел с кривой, торжествующей усмешкой — но не на меня, а на сына.
Не может быть! Неужто он видит эту колдовскую тьму, и, если она и вправду опасна для Арона, император этому только рад?..
В ушах у меня зазвучали его слова:
— ...дурная кровь... Иногда я думаю, не прокляли ли меня боги, подарив наследника, одержимого мраком?
Мраком! Неужто это не фигура речи, а самая что ни на есть правда? Тьма в Ароне вовсе не образная, а настоящая — колдовская...
Я моргнула, уверенная, что все это мне лишь чудится.
Но облако сгущалось, Арон бледнел, а император только откинулся на спинку кресла, будто ему нравилось видеть, как его сыну становится дурно.
Но если Его Величество хочет избавиться от неудачного наследника, откуда же он возьмет себе внука?..
Или он не видит тьму, а только наслаждается страданиями сына, которого ненавидит? Наслаждается тем, как Арон смотрит на меня с тоской и надеждой — ждет, когда я скажу, что никогда не изменяла...
И тогда я сказала:
— Я не признаю себя виновной в измене принцу.
В зале зашептались, даже захихикали, но мне было уже все равно.
Тьма расцепила кольцо, отступила, стала рассеиваться. Краски принялись возвращаться в лицо принца. Прозрачные фигуры девушек стали пропадать. Сначала одна, другая, а потом и все остальные.