В тот же миг механизм пришел в движение. Катушки начали проворачиваться, наматывая волосы старшей клерк-мадам, и она закричала. Слезы потекли по искаженному от боли лицу.
– Вы отведете меня, – прорычал безнадега, – или я вырву все ваши волосы.
– Умоляю! Выключите его! Выключите! Я все сделаю! Я отведу вас!
Ключ провернулся, и катушки остановились.
– Вперед! – велел мистер Супмарк.
Мисс Коггарт, сотрясаясь в рыданиях, нашарила под столом рычажок и переключила его.
В стене возле ее стола отъехала в сторону одна из панелей, открывая темный узкий проход на ведущую куда-то вниз лестницу.
Мистер Супмарк подтолкнул старшую клерк-мадам к проходу, и она, пошатываясь, двинулась к нему.
Вскоре они скрылись на лестнице, панель вернулась на свое место.
Внутри стен раздался грохот. Звук все приближался. Ледяные корки, перекрывающие люки, затрещали.
Зои Гримм повернулась к одному из снеговиков:
– Видимо, нас ждет славная драка. Вы готовы, мистер Пибоди?
Вместо ответа снеговик щелкнул тумблером под стволом своего «снегомета». Оружие зажужжало.
Стены вестибюля задрожали. Лед затрещал, рассыпаясь. Кто-то пробивался по трубам.
Зои почесала затылок и тряхнула головой – в ней вдруг очень некстати начало раздаваться тиканье часов.
***
– Девятнадцать – двадцать один – семнадцать – четырнадцать – один – восемнадцать – двенадцать…
Эхо от шагов двух человек поднималось к высоким потолкам и расползалось по темным коридорам подземного хранилища.
Дрожащий свет фонаря, который несла в руке женщина в странном головном уборе, полз по каменному полу и по стенам коридоров. Весь подземный зал занимали собой громоздкие шкафы вишневого дерева. Эти шкафы выстраивались вдоль проходов и, поставленные один на другой, высились в несколько ярусов, до самых потолочных сводов. На каждой дверце каждого шкафа был выжжен герб банка – в когтях вороны держали ленту, на которой стоял номер. Один шкаф – один безнадега (или семья безнадег).
Высокий мужчина в цилиндре, не глядя на эти номера, бормотал:
– Девятнадцать – двадцать один – семнадцать – четырнадцать – один – восемнадцать – двенадцать…
– Я не знаю, где он находится… – сквозь слезы выдавила мисс Коггарт, семенящая слева от мистера Супмарка.
– Зато я знаю, – ответил ее спутник. – Девятнадцать – двадцать один – семнадцать – четырнадцать – один…
Они все шли и шли по темным коридорам. А шкафы казались бесконечными.
– Этот банк… проклятый банк… – негромко прорычал мистер Супмарк. – Он не должен был превратиться в это…
Мисс Коггарт, схватившись за обруч «Завивателя» на голове, семенила впереди. Она боялась обернуться.
– Вы, верно, думаете: «Что какой-то безнадега может знать о том, каким должен был быть банк?» – продолжал мистер Супмарк. – Что ж, поверьте мне, мисс, я знаю… Потому что это мой банк.
Старшая клерк-мадам не ответила. «Он безумен… этот человек безумен…» – подумала она, даже не представляя, насколько ошибается – во-первых, мистер Супмарк не был безумен, а во-вторых… он не был человеком.
– Мой банк… да… – пробормотал этот жуткий тип. – У меня его украли…
– Я ничего не знаю, – дрожащим голосом ответила мисс Коггарт. – Я здесь совсем недавно…
Мистер Супмарк бросил на нее испепеляющий взгляд.
– Я чую ваш страх… Полагаю, вам кажется, что вы сейчас спите и что вам снится кошмар. Вы не ожидали, что я приду. Вы думали, что встретите Новый год в кругу семьи, у теплого камина, слушая по радиофору «Мешок Крампуса»… – Он на миг замолчал, о чем-то раздумывая. – «Мешок Крампуса» – все его слушают… Но никто ничего не знает, даже не догадывается… Я расскажу вам.
– Я не хочу… – прошептала мисс Коггарт, но мистер Супмарк будто бы не услышал и начал рассказывать…
…Крампус, мстительный дух из чащи – он приходит в город в первый день зимы, чтобы разыскать и наказать непослушных детей. Так все думают и… что ж, это правда.
Но есть кое-что, чего не знает никто.
Однажды, одной холодной зимой, Крампус, как и всегда пробудился от своей годовой спячки от боя каменных часов в сердце чащи. Я помню это пробуждение. Выпал первый снег, лес замер, как замирает всякий раз, когда Крампус раскрывает веки.
Выбравшись из угольной ямы, мстительный дух зимы ударил в колокол, и к его логову начала сползаться его свита. Ожидая своих верных спутников, Крампус глядел на медленно опускающиеся снежинки и думал. Это была необычная зима – необычная для Крампуса. Его стылое сердце колотилось, в нем поселилось что-то… новое – тревожное, беспокойное. Плохие дети ждали его… как и всегда. И все же в тот раз что-то было иначе. Крампусу надоело наказывать детей… вернее, одних лишь детей. Его голову пронзила неожиданная мысль: «Не только дети ведут себя плохо…»