– Пустите! Пустите меня! Этот подлец… у него зонтик… он задумал…
– Это просто снеговик… Он ничего не задумал…
– Вы не понимаете! Это шпион! Они подослали его!
– Что это вы удумали?! – укоряла женщина, с трудом утаскивая сопротивляющегося старика. – Вы снова нарушили свое обещание не покидать дом. Вы же не хотите, чтобы я позвала доктора Доу?
Упоминание доктора слегка урезонило генерала. Весь его боевой запал угас.
– Они подослали его… Они строят заговор… Почему мне никто не верит?
– Вы снова не приняли свои пилюли?
– Ненавижу их – они горькие!
Женщина заволокла старика в дом. Дверь закрылась, и переулок вновь погрузился в тишину.
– Старый безумец, – проворчал мистер Грей. – Он едва все не разрушил… Если бы она позвала доктора…
И все же старый сумасшедший генерал кое в чем был прав. Заговор имел место, вот только он к нему никакого отношения не имел.
Заговор, в котором участвовал мистер Грей, устроил мистер Блохх.
И хоть прежде мистер Грей считал себя не то, чтобы очень умным, но, по крайней мере, умнее всех прочих, сейчас он не мог не признать, что в сравнении с логическим механизмом мистера Блохха его собственный разум – не более, чем обугленная головешка на дне камина или тухлая рыба, или еще что-то в том же неприглядном духе. Но вот какое дело: его это нисколько не огорчало. Более того – он был в восторге от знакомства с подобной невероятной личностью. До сего момента он и не предполагал, что такое в принципе возможно – что весь город для кого-то может представлять собой всего лишь макет в чемодане, а люди – тех же автоматонов, конструктов, не способных разорвать цепь заложенных в них заданий и событий.
А конструктор творил… просчитывал, выстраивал сцены, прокладывал фут за футом те незаметные рельсы, по которым двинется его кукла.
Как он это делает? Как столь сложные мысли рождаются в его голове? Все это было выше понимания мистера Грея.
Мистер Блохх называл то, что они делали, всего лишь спектаклем, постановкой, но для мистера Грея все было слишком реально. И неудивительно, ведь в то время как Блохх наблюдал со стороны, не будучи вовлечен в «спектакль» лично, его протеже кожей рук ощущал, как искра идеи обрастает все новыми огненными слоями, сплетая их один за другим.
Это было подлинное чудо. Создание чего-то нового, живого.
Искра…
Крошечная, беззащитная и хрупкая искра грозила распасться, рассыпаться, но он не мог этого позволить.
Сперва нужно было отыскать для нее сосуд, посадить ее туда, где она не только не погаснет, но, наоборот – разрастется и разгорится.
Блохх предоставил ему несколько имен, у их обладателей было много общего, все они могли принять искру. Мистер Грей раздумывал и выбирал, взвешивал все «за» и «против», пытался просчитывать, как это делал Блохх, но у него не особо выходило. Одно имя ему понравилось больше других – его обладатель идеально подходил на приготовленную для него роль, но вот незадача: как только Грей сообщил Блохху о своем выборе, его кандидат скоропостижно скончался, попав под трамвай. На миг мистера Грея посетила тревожная мысль, что Блохх это подстроил, чтобы он выбирал дальше из предложенных имен, но он тут же себя утешил: какой смысл Блохху вредить кандидату и, соответственно, его же собственному плану?
Тогда мистер Грей выбрал второе имя. И с тех пор не пожалел ни разу.
И все же… хоть кандидат и казался даже лучше прежнего, провернуть с ним задуманное было невероятно сложно: он будто назло вдруг ослеп на оба глаза и перестал замечать намеки.
В какой-то момент мистер Грей даже усомнился, что все получится, но Блохх был непреклонен: «Вы должны продолжать».
И мистер Грей продолжил. Искра заняла положенное ей место и прижилась. Колеса встали на рельсы.
А дальше все шло буквально по накатанной: станцию «Намек» сменила станция «Рыбка на крючке», а та, в свою очередь, сменилась станцией «Мышеловка». Шаг за шагом… фут за футом план полз в нужную сторону.
Искра идеи жила. Сперва она едва тлела, но мистер Блохх руками мистера Грея понемногу подкармливал ее верной растопкой, время от времени подбрасывал щепки и сухие газеты. И искра росла – мистер Грей плел ее, пестовал, распаляя все сильнее. Он ощущал себя химиком, работающим с нестабильными реагентами: одно неосторожное движение, и прогремит взрыв.
Возможности для второй попытки у них не было. Нельзя перестараться, нельзя допускать грубых движений – это работа невидимыми спицами, каждая из которых в сотню раз тоньше швейной иглы. Все сорвется, стоит только хранителю идеи заметить чужое вмешательство. Если он поймет, что у хода его мыслей есть свои создатели, все развалится, как карточный домик…