И вот луч прожектора направлен на стол, на котором стоит обернутая тканью клетка, и профессор Гримм начинает свою речь, в то время, как сама Зои испуганно выглядывает из-за двери, ведущей на кафедру. Она не слушает, что говорит этим важным людям в черных цилиндрах ее отец, в ее голове оседают лишь фрагменты: «Признание», «Неопровержимое доказательство», «Билет в научный свет Габена», «То, что все вы из-за своей узколобости считали суеверием» и «Я ожидаю извинений».
То, что произошло дальше, часто преследовало Зои впоследствии: ей порой снился этот ужас, а во сне все растягивалось, становилось значительнее, превращалось в липкий, вязкий кисель.
Отец срывает ткань с клетки…
Звенящая тишина на кафедре обрывается словно перетянутая струна…
Смех заполняет зал. Отвратительный, мерзкий смех: выпадающие изо рта трубки и сигары, желтые зубы, брызжущие слюни, трясущиеся двойные подбородки и бульдожьи щеки.
Она видит недоумение на лице отца, с ужасом глядит на то, как его постигает осознание произошедшего.
Она слышит шипение их кошки Фифи, запертой в клетке, – оно смешивается с какофонией смеха.
Глаза отца наталкиваются на ее влажный от слез взгляд. Ей было так жаль этого малютку-кобольда. Она думала, что помогает ему, выпустив его из клетки… Что же она натворила!
Зои часто разочаровывала папу, впрочем, он никогда ей об этом не говорил – он любил ее и ни разу за всю жизнь не наказал ее, хотя и стоило бы. Он пытался рассказывать ей, что такое хорошо, и чаще всего у него не выходило: Зои была непоседливой, взбалмошной, со своим пониманием добра и зла. Она любила мягкость и отзывчивость папы, но сама являла собой крайнюю его противоположность. Урезонить ее мог лишь печальный, укоризненный взгляд, который значил: «Ну вот, Зои, ты снова учудила!»
Она видела этот взгляд, когда была маленькой и разбрасывала кашу, когда забралась в ящик с грызливыми гремлинами и покусала каждого из них, видела тогда, в зале ГНОПМ, после того, как обнаружилась проведенная ею подмена. А еще она видела его сейчас, в каморке часовой башни.
Вот только на этот раз взгляд отца не мог переубедить ее исполнить задуманное.
Призрак кивнул, словно осознав это.
– Я боюсь за тебя, кроха.
Зои вытерла слезу со щеки.
– А я по тебе очень скучаю.
Призрак качнулся и шагнул к ней.
– Не верь ему… – начал он и, вероятно, собирался еще что-то добавить, как тут раздался звук шагов на ржавой винтовой лестнице, скрипнули петли, и в каморку вошел мистер Пибоди, держа в руках большой деревянный ящик.
Зои поспешно вытерла глаза помпоном пелерины, отчего на нем остались черные полосы.
– Все прошло без проволочек? – спросила она.
Мистер Пибоди кивнул и поставил ящик на пол.
Зои бросила взгляд на то место, где только что стоял призрак ее отца, но там уже никого не было. Хотя «уже» – не совсем верное слово: там и до этого никого не было. Профессор Гримм, с которым говорила Зои, был лишь порождением ее разума и застарелой скорби. И она сама понимала это. «Только безумцы разговаривают с мертвыми, – считала она. – Безумцы… и тем, кому очень больно».
Зои встряхнулась. Время предаваться меланхолии прошло.
Она заглянула в ящик – там ровными рядами лежали снежные шары, еще недавно украшавшие полки лавки злыдня Тоббсона.
– Господа грабители не выкидывали фокусов? – спросила Зои, и снеговик покачал головой. – Ну да, имя Зои Гримм теперь имеет значение в преступной среде Тремпл-Толл. Да, и парочка новеньких часов сделали свое дело, можно было не уточнять, мистер Пибоди! Ну да ладно, шесть шаров – это шесть носатых снежных увальней… не уверена, что нам хватит…
Мистер Пибоди пожал плечами и огляделся по сторонам.
– Что? – Зои улыбнулась. – Вам не нравится это место? Нам ведь нужно логово. У каждого уважающего себя злодея должно быть логово!
Снеговик почесал щеку – на пол посыпался снег.
– Старик? Он нас не выдаст, не беспокойтесь.
Мистер Пибоди не разделял убежденность хозяйки. Впрочем, она не стала делиться с ним историей своего знакомства со смотрителем башни. Мистер Бэккерфор был кое-что должен отцу Зои после того случая, как в башне завелся зайтгебер, жуткий часовой монстр, а профессор Гримм помог старику от него избавиться. Помимо прочего, Зои помнила про любовь мистера Бэккерфора к ежевичной настойке, что также повлияло на его благосклонность.
Втайне от своего помощника, он выделил ей старую каморку, которой не пользовались уже больше трех десятков лет и о которой никто, кроме смотрителя башни, не знал.
– Почему именно здесь? Ну как же! Это очень удобное место: самое сердце Тремпл-Толл, как-никак. Поблизости располагаются самые видные заведения, здесь бурлит жизнь, здесь же плетут свои козни сплетники из газеты, отсюда новости расходятся по всему Саквояжному району. Лучшее место сложно представить!