Мелькнули и исчезли в толпе Надино черное пальтишко с помпончиками и Валькина синяя шапочка. И Вете так скучно, так одиноко стало на катке. Ей даже не хотелось объехать круг, и она стала проталкиваться назад против потока. В раздевалке знакомые мальчишки ели, обжигаясь, горячие пирожки. Кто-то крикнул:
— Ветка! Ты куда так рано? Подожди…
Кто-то взял ее за руку, и неожиданно в горле у Веты вскипели слезы.
— Пусти! Пусти, дурак! — закричала она и поняла, что плачет.
На нее оглядывались.
— Ты что, Вета? Что случилось?
— Ничего, — кричала она, — ничего! — Она не могла сдержаться. Скорее отсюда. И больше никогда-никогда-никогда не придет она на этот дурацкий каток. Что с ней? Что с ней такое случилось? И с Валькой все кончено, и со всеми все кончено! Эта Надя, некрасивая тихая Надя, в сто раз прекраснее и женственнее ее. А она, Вета, совершенно лишена обаяния, она грубая, как мальчишка, и она никому не нужна, и никто-никто на свете ее не любит. Она одна, одна! Заплаканная бежала она по улицам. Она хотела любить, она хотела, чтобы с ней случилось что-нибудь хорошее-хорошее! Как у всех у них. Разве она хуже?
В парадном она вытерла насухо глаза и несколько раз вздохнула, выправляя дыхание. Ей открыла Ирка.
— Привет! — сказала она. — А мне письмо пришло.
— Опять? Из Риги?
— Опять. Тебе привет.
— От кого?
— От всех, — сказала Ирка и высунула язык.
Шли дни, зима была на исходе. Вечерами просто некуда было себя деть, и Вета стала ездить на каток в Центральный парк, там на набережной столько было простору, и тоже огни, и музыка, и совершенно не было знакомых.
Было уже поздно. Вета набегалась на ветру вдоль темной реки до изнеможения, потом напилась в буфете горячего чаю, переоделась в валенки, уставшие и промерзшие ее ноги с наслаждением погрузились в мягкое их тепло, каждый шаг сделался бесконечно приятным и нес отдых и покой. Она перекинула коньки через плечо и вышла на улицу. Там, за забором, еще мелькали и кружились освещенные прожекторами люди, гремел репродуктор:
А здесь, на улице, было тихо и темновато, кружила и сыпала мелким сухим снегом мартовская метель, и Ветин лисий капор весь уже был в снегу. Она медленно пошла по заснеженной улице через мост к метро. И тут ее окликнули. Она оглянулась. Он очень был высокий, и было смутно видно вдали от фонаря, но она сразу, с первого мгновения, его узнала, как дети всегда помнят и узнают понравившихся им взрослых.
— Ой, это вы? А как вы меня узнали?
— А знаете, Вета, я вас заметил давно, еще там, на катке, но побоялся подойти.
— Почему?
— Я очень плохо катаюсь и ужасно боялся осрамиться.
— Передо мной? Вы? — не поверила она.
Он засмеялся. У него был высокий, слабый и сипловатый голос, и он удивительно хорошо смеялся.
— Можно, я возьму вас под руку? — спросил он.
Вета кивнула. Это было словно сон. Ночь, метель, мутные огни, и она идет по мосту, висящему в пустоте, с Романом. У него была сильная и спокойная рука, и она не мешала, даже удобно было так идти.