– Несносный ребёнок! Ты хоть знаешь, как важно сейчас произвести правильное впечатление? – продолжала тихим голосом негодовать женщина, таща мальчика за руку к алтарю. – Теперь, когда я стала наследницей всех картин твоего деда, нам надо как можно выгоднее их продать, а для этого важно очаровать всех этих критиков и оценщиков! Так что улыбайся и будь максимально вежлив с ними! Это же идея на миллион! – заметив, что сын оглядывается назад, она раздражённо бросила. – И что такого интересного ты там увидел?!
И тут мальчик радостно встрепенулся, поняв, что у него появилась тайна! Настоящая взрослая тайна!
– Ничего, маман, – так храбро и воодушевлённо ответил Мишель, что его мать остановилась и подозрительно покосилась на него.
– М-да, – недоверчиво протянула женщина, – Ты ещё слишком мал, чтобы заглядываться на натурщиц своего деда. Запомни это! – и она с новой силой потащила мальчика за собой.
Мишель не замечал жгучей боли на своём запястье от крепкой хватки матери, он был счастлив: «Так вот кто она! Натурщица!»
- Париж 2 -
Мишелю 11 лет. Он очень тоскует без деда, который поощрял его в занятиях живописи и не ругал, даже если внук рисовал откровенно неумело.
– Ребёнок познаёт мир, – говорил тогда пожилой мужчина. – Пусть творит, как чувствует. Пусть учится не бояться холста. Ошибки и огрехи только делают нас лучше!
Очень жаль, что это же понимание и снисхождение не досталось в своё время его родной и единственной дочери. Однако речь сейчас не об их отношениях.
Мишель вернулся из школы с очередной отличной отметкой. Его память была полна издевательств и обидных прозвищ, на которые были так щедры его одноклассники. Дело не в том, что они такие злые или испорченные. И не в том, что мальчик слывёт изгоем. Нет. Он просто замкнут и стеснителен, что при контролирующем характере его матери неудивительно. Ему сложно общаться и наверно вследствие этого он очень внимателен к мелочам. Мишель с лёгкостью запоминает обрывки разговоров, помнит дни рождения одноклассников, подмечает малейшие изменения во внешности и настроении. Именно поэтому он уверен, что именно Мари взяла деньги у учительницы из сумки. Нет, он сам не видел, но готов был голову отдать на отсечение: это была она. Когда он робко высказал своё подозрение учителю, оставшись тет-а-тет, то не ожидал закономерных последствий: обыск рюкзака Мари при классе, обвиняющую ложь «Мишель видел, как ты это сделала!», угроза вызова полиции…
Одноклассники приняли сторону Мари просто потому, что она готова была расплакаться от страха. А Мишель… Мишель получил незаслуженную ненависть и звание «любимчик учителя».
Голодный и обозлённый на весь мир, он бросился на кровать и накрыл голову подушкой, надеясь, что толстый слой пера не даст воспоминаниям о едких выкриках детей добраться до его слуха. Тщетно.
В попытке отбиться от обидных прозвищ он измолотил мягкое тело подушки так, что самому стало страшно, но не легче, к сожалению.
Обессилев от слёз и переживаний, мальчик сполз на пол.
Сперва ему показалось, что маман вернулась домой, прислушавшись, он подумал на телевизор, однако услышанное им невнятное мягкое бормотание явно исходило сверху.
– Это с чердака, – догадался Мишель и, сбросив с себя тягостное оцепенение, не испытывая ни малейшего страха, поспешил к лестнице, ведущей наверх. Деревянные ступеньки давно следовало заменить на складывающуюся металлическую лестницу, рабочие придут на следующей неделе, а пока мальчик, настороженно прислушиваясь к голосу, поднимался по скрипучим доскам.
Женский голос становился громче, но слов всё ещё было не разобрать. В доме было так тихо, что, казалось, он тоже вслушивался в это тёплое бормотание и лёгкий смех.
Стоило рукам мальчика нажать на покрытую лёгкой ржавчиной ручку двери, как голос смолк.
На чердаке после смерти деда были свалены его незаконченные картины, которые естественно никто не купил, краски, кисти, мольберты, палитры, не тронутые холсты и тому подобное сокровище каждого художника. Мать Мишеля лелеяла надежду устроить выставку, посвящённую своему отцу. Ей это казалось «идеей на миллион»! Мальчик ощущал чьё-то присутствие здесь среди полумрака и беспорядка. Страха не было, только любопытство и предвкушение чего-то необычного.
– Кто здесь? – окликнул он солнечный свет, еле пробивающийся из-за единственного круглого запылённого окна. Мишель подошёл к нему и попробовал открыть его, чтобы проветрить комнату, а заодно впустить побольше света. Однако старый ворчливый замок не хотел работать, и в ответ на старания мальчика только противно скрежетал механизмом.