Именно поэтому она дала уговорить себя Даниель на такие жестокие меры. Винс был прав: Кларисс ни за что бы безвозвратно не удалила бы его работы. Она скопировала файлы для себя перед тем, как стереть их с ноутбука жениха. Конечно, Винсу она сказала, что всё удалила и намеревалась стоять на этом до последнего.
Впрочем, когда она пришла вечером следующего дня домой, то Винс встретил её с искренним раскаянием в глазах.
Он крепко обнял её и сквозь слёзы просил прощения бесконечное количество раз.
– Ты правда всё удалила? Правда? – он неосознанно сильно стиснул плечи Кларисс, и она зашипела от боли. – Ты же не могла. Только не ты.
– Да, – твёрдо сказала то, злясь на него. И если у неё родилось желание дать слабину и вернуть ему все работы, то в это мгновение она подавила в себе эту слабость, как выползшего из яйца змеёныша давят уверенной ногой. – Ты стал ужасно писать. Читать было просто невозможно. Прости, но кто-то должен был тебе это сказать. Твой слог… Ты потерял его в выпивке! Мне стыдно было за тебя! Ты такое хотел послать в издательство? Это был наш шанс, а ты всё упустил!
Больнее ранить его она не могла. И сейчас она делала это с садистским наслаждением. И неважно, что снова приходилось врать. В данную минуту ей хотелось только одного: причинить ему ужасную боль, чтобы он раскаивался и ползал на коленях.
Они очень долго разговаривали, поражаясь тому, как много потеряли без общения и элементарных знаков внимания. Несмотря на то, что Винс не хотел ехать ни в какую клинику, ведь «эпизод единичный и больше никогда не повторится», Кларисс упрямо стояла на своём. И Винсент знал: когда она так смотрит исподлобья, спорить действительно бесполезно. Она приняла решение и не свернёт. Разве что метеорит упадёт прямо ей на голову, отчего её память сотрётся.
Винс никуда не хотел ехать. Совсем. Он хотел получить свои работы обратно, закончить роман и выслать их в издательство.
О, как только он не уговаривал Кларисс признаться в спасительной лжи и отдать ему файлы! Однако… В этот раз настала очередь его невесты игнорировать его умоляющие тирады.
– У нас нет денег на мою реабилитацию! – выбросил он последний свой козырь.
– Я взяла кредит, – ровным тоном отбила его Кларисс. – С тебя – лишь признание проблемы и желание взять жизнь под свой контроль.
С последним у молодого писателя было худо. Это и Даниель несколько раз высмеивала: он действительно не мог делать что-то по плану из-за лени и уверенности в своей исключительности. Ведь должен же он ещё и этим отличаться от других писателей! Значит и поход к работе у него особенный! Ему казалось, что писать конкретное количество знаков, абзацев или страниц в день означает предательство самой идеи творчества, где главное – чистое вдохновение и следование моменту! Поэтому… Поэтому он старался делать всё, чтобы поймать нужное, правильное состояние и вторить именно, пребывая в нём! А как же иначе?! Только так создаются шедевры!
Однако почему же теперь он сомневается в этом? Почему же нехотя признаёт, что, похоже, ему и правда нужна помощь хотя бы для того, чтобы не сгинуть где-нибудь под мостом?..
Если даже он сможет убедить себя, что те мерзкие существа в кабинете были плодом его больного воображения – каждый раз при воспоминании о них и их гадкой чешуе он вздрагивал – то было ещё кое-что, почему он считал важным остановиться.
Реальная перспектива потерять Кларисс также была невыносима. Она была для него самым родным и дорогим человеком на земле. Лишь её непоколебимая вера в его талант порой удерживала его от острого желания забросить творчество и заняться чем-то иным. Они оба никогда не признаются, но именно эта одержимость Кларисс принесла свои горькие плоды: оградив его от всех хлопот, она по сути сама подтолкнула его к полному бездействию и истерии. Воз взгляд Кларисс, направленным на него, он видел смесь отвращения и остатков восхищения, которые столь тесно перемешались в её душе, что отделить друг от друга два этих чувства было для неё невыполнимой задачей, а потому она и не может уйти от него. Если бы он смог посмотреть на их близость за последний год, то увидел бы, что вот уже несколько месяцев он не просто отвернулся от неё. Он отгородился от неё так, будто день за днём собирал чемоданы, паковал свой скарб и, наконец, однажды ни разу не оглянувшись, неровным шагом покинул этот дом.