Пояс потянул её вверх! Ноги оторвались от земли, несколько раз она чуть не перевернулась, но за счёт какой-то неведомой силы удерживалась ровно. Живот всё ещё сдавливало, и очень больно! Она кричала, кричала и кричала! Даже при родах женщины так не верещат, как она в ту ночь. Каждую секунду казалось, что вот ещё одна секунда — и точно не выдержит, сгорит за милую душу. Но нет. Странное ощущение… Как будто жжёт, но не обжигает. Она затруднилась описать это словами. Сколь бы долго ни чувствовала, что вот-вот превратится в рагу, она почему-то всё никак не превращалась и не превращалась. Как же так? Что это за горечь такая? «Как огонь может причинять боль, но не причинять вреда?», — спросила она сама у себя. К огромному сожалению, в те годы ей ещё не хватало мудрости, чтобы понять, хотя сейчас она, кажется, уже поняла, но всё ещё не могла найти нужные слова для объяснения.
Тогда она попробовала сделать кое-что немыслимое. Кое-что, что ни одно здравомыслящее существо ни за что бы не сделало на её месте.
Довериться. И успокоиться.
Собрав всю свою волю в кулак, Алихель развела руки в стороны, перестала орать, стиснула зубы… Сделала глубо-о-окий вдох. И выдох. Вдох. И выдох. «Всё хо-ро-шо», — сказала она вслух сильно дрожащим голосом. Несколько раз посжимала-поразжимала кулачки. Снова глубокий вдох. Снова выдох. Попыталась отвлечься от нестерпимого жжения в талии, переключив внимание на что-то другое. «Звёзды», — подумала она. «Очень красивые сегодня звёзды», — произнесла она вслух.
Тем временем пояс продолжал поднимать её выше и выше. Она понимала, что если он сейчас её отпустит, то она разобьётся насмерть. Но она верила. Верила, что этот горячий свет не допустит такого. Верила, что он будет её спутником до самого конца. Верила, что не отпустит. И крепко сжал он её, наверное, для того, чтобы понадёжнее ухватить. Да и не такой уж он горячий… Теперь. Она отчётливо помнила, что ещё минуту назад не могла коснуться света и пальцем, ведь он был в стократ горячее магмы, хотя сейчас, вроде, тёплый. Вернее, она ощущала его тёплым.
Алихель настойчиво уверяет, что сам по себе свет холоднее точно не стал. Но она чувствовала его иначе. «Сугубо в рамках моего личного ощущения», — сказала она. Она сделала сконфуженное лицо, словно намекая, что слова подобрала явно неудачные, но другие на ум не лезут.
Куда же он её понёс? Обратно на мыс. На то самое место, где она, отчаявшись и сквозь слёзы глядя на море, тихонько стояла, из последних сил надеясь на чудо. Плавно поставив её на ноги, он наконец ослабил хватку и слез.
Только поставил он её не лицом к морю, а наоборот. Алихель чуть не потеряла дар речи, когда увидела, что там теперь появилось… Святилище.
— Что? — всё-таки вмешался Аврорий. — Откуда оно там взялось?
— Я не знаю точно, — объяснила наставница. — Так или иначе, это был знак свыше. И я очень скоро поняла, на что этот знак мне намекал.
— Что вам нужно делиться своим внутренним Светом с окружающими, — отозвался рыцарь, вытирая слёзы. — Я прав?
— Верно. Всё это, конечно, вопрос трактовки… Но я твёрдо поняла лично для себя, что нельзя сдаваться. Когда весь мир с ног до головы укутан в непроглядную Тьму, кто-то должен выступить в роли противовеса. Иначе миру конец. Вселенские силы должны быть уравновешены. А тщетные скитания по стране в поисках места, где на меня не будут указывать пальцем, ясно дали мне понять, что перевес в этой нескончаемой войне тогда был точно в пользу Тьмы. Кто мог исправить это, если не я? Кто-то же должен был в конце-то концов! Но ведь никто из этих, простите, невежд не взялся бы. Они люди простые. В шесть утра — подъём, в семь — работа, в час дня — глумиться над убогими, в шесть вечера — ржать с друзьями в таверне с того, над какими смешными убогими ты сегодня глумился, и в восемь — спать.
— Ну, вы уже утрируете, — не согласился рыцарь.
— Утрирую, конечно. Но в то время я ощущала именно это. Именно такие эмоции рвались из сердца на волю.
— Тихо ты, пень старый! — рявкнула барменша. — Не перебивай, иначе огрею подносом по лысине! Дальше-то что было? Что стало с огоньками? Что делала ты?