Оказалось, что я забыла за приключениями, что в Англии, ханжеской снобистской Англии, я только служанка. И, вернувшись “домой” с войны, после всех переживаний, я должна была занять свое место. Так солдаты, воевавшие с офицерами бок обок, вдруг с удивлением узнавали в Англии, что они только слуги и чернь перед графами, баронами и герцогами-офицерами.
И это дурно меня поразило. Неужели они думают, что их отношения и правила поведения в стране, которую я даже не помнила, меня устраивают?
Экономка приблизилась ко мне, чтобы, наверное, поговорить со мной наедине. Она была похожа на маленького дракона. И дышала пламенем очень долго. Во всяком случае, дух рома чувствовался.
За ней шел мажордом, дворецкий, несколько слуг.
Я не поднимала глаз.
- Ты, маленькая дрянь! – сказала она мне. – Я не знаю, по какой причине граф оставил тебя в живых, и какие у вас отношения, – с гнусным намеком сказала она, и в ней чувствовалась безнаказанность долгой власти, – но я выцарапаю тебе глаза и опозорю тебя так, что ты жить не захочешь!!!
Я медленно подняла глаза.
И взглянула ей в глаза.
И она наткнулась на мой холодный взгляд и увидела распрямлявшийся гордый разворот непокорной никому и никогда головы.
Это было для нее как удар боксера. Она отлетела. Она что-то заподозрила. А зря, надо было раньше, когда мой отец стоял внизу полчаса и что-то слезно меня упрашивал, одетый графом. И это после того, что я тут натворила.
Я становилась сама собой, хоть лицо осталось тем же. Может, изменились глаза?
Она в шоке дернулась, мгновенно замолкла и отшатнулась, будто ее оглушили по голове. Я еще ничего не сказала. По лицу ее растекалось бледность, она боялась поднять глаза, рот раскрылся, губы у нее дрожали. И она тщетно пыталась что-то сказать жалостливое, глаза растеряно метались и слезились, – она, очевидно, поняла, что сильно ошиблась. Она меня дико боялась.
Я заговорила, когда они странно дрожали и переживали свою фатальную ошибку.
- Выкиньте ее из поместья, – медленно и равнодушно сказала я телохранителям, сбрасывая, наконец, надоевшую до ужаса маску веселой служанки. – И если еще раз она появится здесь, убейте ее.
Мне не надо было ни повторять дважды, ни даже больше думать о ней – я знала, что приказание будет выполнено беспрекословно и абсолютно точно, и о ней можно забыть. Я еще заметила краем глаза, как она выглядит сейчас. Хоть это было сказано тихо, у той экономки, кажется, отнялись ноги. Она что-то бормотала, но я лишь брезгливо махнула рукой, тут же забывая о ней.
Она меня не трогала – я уже давно решила ее сменить, как только увидела, как она правит и каково здесь состояние дел. Я не была бы самой собой и никогда бы не достигла с нуля такого состояния, если б не разбиралась в людях. И если б не меняла бы везде и всюду все по своему, везде расставляя специально подготовленных и подходящих к этому делу людей. Люди решают все, они наш лучший капитал – внушал мне мой воспитатель-китаец.
- Королева... – отступая, прошептал дворецкий в священном ужасе. И кинулся со всех ног прочь. Он заорал остальным в ужасе. – Это и есть их главный управляющий!!!
Экономка только обречено пискнула.
Китаец и индеец мгновенно подхватили ее под руки. Мои личные телохранители, они давно привыкли подчиняться без слов и стерегли меня так, как тысячи псов охранять не могут. Я всегда удивлялась, как можно было не замечать, что они неотрывно находятся возле меня в любой обстановке. И что они цепко следят за тем, кто приближается ко мне, кто бы это ни был, и как бы это ни было глупо. И что от них дует смертью на любого даже безобидного слугу и служанку, даже подходящую ко мне десятки раз, как бы они не старались сдерживаться и успокоиться. Они прошли без малого десятки тысяч страшных боев как шпионы и бойцы, они были тренированы на Востоке как убийцы и телохранители одновременно, и они видели слишком много убийств и смертей, чтоб совсем не видеть в обычном похлопывании по спине вгоняемый нож или отравленную иголку. Слишком уж много они убивали так сами, чтобы не вздрагивать от тех же действий по отношению к родному ребенку.
Впрочем, если быть честным, был тренирован как убийца на Востоке лишь китаец, который считался лучшим императорским бойцом в гвардии самого императора. А индеец потом всему научился у него с удивительной ловкостью, когда прибился ко мне. Боец индеец был не менее страшный, орудовал томагавком и ножом он удивительно, крови на нем было даже больше, чем на китайце, ибо он всегда убивал белых. И впечатление они оба производили просто ужасающее, даже когда широко постоянно улыбались. Улыбки были добрые, индеец любил гладить по головке детей, но люди почему-то просто жались от них в стенки, даже не зная, кто они, хотя они оба были очень добрые.