— Ну хоть чуточку ты её признаешь? — риторически спрашивал следователь, подсовывая фотографию, где я сижу за одним столом с, по мнению следствия, отпетыми рецидивистами, большую часть жизни проездившими по тюрьмам и лагерям, а, по- моему, с законченными дегенератами, не читая подписавшими всё, что им подсунули, испугавшись, как бы злые дяди милиционеры не начали зажимать их нежные пальчики дверцей письменного стола.
— Как ты их можешь не знать, если вы сидите за одним столом? Что ты с ними, — следователь брезгливо поморщился, — мог обсуждать?
Как объяснить этому идиоту, что я там оказался случайно?
— Кто Вам сказал, что я отрицаю факт знакомства?
— Вот-вот... — радостно заулыбались с той стороны стола, снимая колпачок с ручки.
— Я ничего не отрицаю, но я ничего и не признаю. По закону я имею право молчать и не обязан доказывать свою невиновность. Если будет необходимо — я готов всё объяснить и рассказать в зале суда в присутствии средств массовой информации.
— Ну смотри!
Собеседник раздраженно прячет фотографию в нагрудный карман, где обычно носят фото любимой женщины, и грозно машет указательным пальцем:
— Хуже будет!!!
Куда ещё хуже? Они засадили меня так глубоко, как только могли. Глубже уже, кажется, не бывает. Я провожаю следователя взглядом, думая над тем, что любое доказательство есть отрицание, а любое отрицание есть доказательство.
До сих пор не пойму, какая может быть польза следствию от ничего не значащей фотографии двухлетней давности, найденной у одного из ранее судимых во время обыска. М-да... Лишь бы что-то. Раз вам так понравилась эта фотография — так повесьте её у себя над головой, а ещё лучше — опубликуйте на первых страницах газет, покажите по телевизору. Порадуйте страну собственным идиотизмом.
В целом, если сравнивать следователей прокуратуры с ментами из следственного управления МВД, то общение с прокурорскими более приятно — у них интеллекта побольше. Однако ни в коем случае нельзя сбрасывать со счетов тот факт, что по этой же причине они намного коварнее коллег из соседнего ведомства и постоянно готовят какую-то новую пакость. Никогда не стоит надеяться на то, что разговор с ними будет коротким. Скорее, наоборот — он затянется как минимум на неполные сутки. Тебя наверняка попытаются взять измором, тупо спрашивая об одном и том же по многу раз. Могут не дать поспать несколько суток, чтобы подследственный стал плохо соображать и сдуру что-то таки да ляпнул. Что бы ни произошло — относись ко всему, если сможешь, спокойно. Помни, что лишнего не говорит только тот, кто вообще ничего не говорит.
Наблюдая за тем, как проходит допрос, нельзя не сказать несколько теплых слов о сотрудниках уголовного розыска. Я бы их условно разделил на три подгруппы.
Первая — новички. Чувствуют себя крайне неуютно, постоянно крутят головой в разные стороны, присматриваются. Они ещё до конца не определились, будут ли работать в органах внутренних дел или поменяют работу. Большинство из них, посмотрев на милицию изнутри, уходят и редко когда признаются, что (пусть даже короткое время) работали в органах.
Вторая подгруппа — среднее звено. Натуральные шестерки, готовые в любой момент стать раком, лишь бы выслужиться перед начальством. Говоря армейским языком, уже не солдаты, но ещё не сержанты. Для них милиция — единственная возможность продемонстрировать собственную значимость и хоть как-то утвердиться в окружающем мире.
Третья подгруппа — так называемое начальство и их приспешники. Слегка постаревшее среднее звено, временами озабоченое думами о том, чем бы таким прибыльным заняться после увольнения. Так, один из них, оставшись со мной наедине, вдруг ни с того ни с сего стал рассказывать, как ему тяжело живется, и попросился ко мне на работу. Другой чуть не расплакался:
— Ну признайся! Чего тебе стоит? Если бы ты только слышал, как меня из-за тебя на пятиминутках ругают! Я ночами не сплю — пью валерьянку. Ты парень молодой — вся жизнь впереди. Посидишь лет пятнадцать и выйдешь. А?..
Я чуть не упал с табурета от такой просьбы.
Общий интеллектуальный и моральный уровень украинской милиции настолько низкий, что говорить о нем нет ни малейшего смысла. Впрочем, чему удивляться, когда, к примеру, уголовным розыском города Киева руководит всемирно известный взяточник, которого в цивилизованной стране уже давным-давно засадили бы за решетку? Уличные проститутки называют его “Валя”, а гомосексуалисты — нежно и ласково — “Валюша”. Коллеги по работе и вышестоящее начальство о “шалостях” сослуживца прекрасно осведомлены, однако такой коллега и подчиненный их вполне устраивает. Очевидно, потому что чем больше человек запачкан — тем легче им управлять.
Во время допросов зам. Валюши, родом из-под Донецка, при посторонних орал на меня громче всех. Однако события порой развиваются настолько непредсказуемо, что просто диву даешься. Временами в тюрьме помощь приходит оттуда, откуда её совершенно не ждешь. Оставшись со мной один на один, вышеназванный зам вдруг наклонился и, передав привет от друзей по спорту, прошептал прямо в ухо: “Держись и молчи. Против тебя ничего нет”. Через минуту, когда в кабинет ввалился Валюша в сопровождении дознавателей, он с утроенной силой буйствовал, размахивая руками:
— У-у!.. Против тебя неопровержимые доказательства! Пойдешь под расстрел!
Погудел, погудел и убежал допрашивать кого-то ещё.
Я и так понимал, что против меня ничего нет и быть не может, но... Всё равно — спасибо. Дышать стало легче.
Для того, чтобы лучше ориентироваться в происходящем во время допросов, остановимся на некоторых, наиболее часто применяемых приемах, которые используются для выбивания показаний.
Запугивание. Сюда входят как грубый шантаж, так и всевозможные угрозы физического и психологического воздействия. Менты стремятся максимально, насколько это возможно, дискредитировать “объект” в глазах родственников и сослуживцев, чтобы ослабить помощь извне.
Прием достаточно эффективен против интеллигентных и слабовольных людей. Тот, кто раскалывается, потом говорит: “Я умышленно во всем признался, чтобы спасти от репрессий семью”. Дешевая отговорка, чтобы хоть как-то оправдать собственную трусость.
Пытка. Запугивание, как правило, подкрепляют физическим воздействием, дабы подследственный понял, что с ним не шутят. Много ума для воплощения пыток в жизнь не требуется, и мусора применяют их с нескрываемым удовольствием. Цель заключается в том, чтобы сломить волю и заставить “объект” беспрекословно выполнять все требования дознавателей.
Подавляющее большинство граждан планеты Земля панически боится боли. Стоит только засунуть пальцы в дверной проем или проверить на прочность электротоком — как тут же homo sapiens начинает болтать. Чем меньше человек боится боли как таковой — тем тяжелее из него что-либо выбить.
Один из наиболее известных методов преодоления боли состоит в том, чтобы на период пытки мысленно трансформировать себя в мазохиста, получающего наслаждение от боли.
Различные медитативные упражнения также помогают отключиться от происходящего. Мне приходилось сталкиваться с людьми, которые научились выходить из собственного тела, словно из одежды, и уходили погулять куда-нибудь на природу, пока над их телом свистели деревянные биты и резиновые дубинки.
Следует подчеркнуть, что когда дело доходит до настоящих неприятностей, у “объекта” совершенно нет времени на раздумья о том, как легче перенести пытку. Поэтому об этом лучше заранее позаботиться. У профессионалов, как правило, заранее приготовлен для такого случая контрприем, а обычным людям здорово помогают сильные чувства. Такие, как ненависть или любовь, способные заблокировать ощущение боли.
Исходя из собственного опыта, замечу — труднее всего переносить пытки, растянутые во времени. Я очень хорошо помню, как в ночь ареста меня привезли в полуподвальное помещение и бросили на пол лежать неполные сутки, предварительно стянув за спиной наручниками руки и ноги.