Мика: Это интонация. Интонация похожа на стиральный порошок — способна отстирать даже самую пыльную фразу.
Серджио: Ау! Любовнички! Швеллера!
Мика: Что с ними?
Серджио: Не что, а они. Они — это железные хуяборы, скрепляющие гигантский ангар. Нам надо их покрасить.
Я: И мы покрасим. Более того, мы пойдём к Последнему морю и, клянусь Большим Голубым Небом, покрасим все швеллера мира!
Серджио: В Горнозаводске нас встретит хозяин…
Мика: Работодатель. У нас нет хозяев.
Серджио: Вы меня задрали. Больше ни слова не скажу!
Мика: Ну, скажи, скажи, что с нами сделает работодатель?
Серджио: Покажет объект и отвезёт нас на квартиру.
Я: Заявляю два протеста. Во-первых, есть вероятность, что мы мифологизируем объект, тем самым превратив его в субъект. У Бабы-яги и русского народа с избушкой получилось, чем мы хуже? Во-вторых, я отказываюсь ехать на квартиру, я хочу ехать в.
Мика: Поддерживаю предыдущего оратора. Серджио сегодня не в форме.
За всем этим трёпом автобус приехал к Центральному рынку. Миновав гнусный подземный переход, мы вышли к автовокзалу, купили билеты до Горнозаводска и уже через десять минут поехали красить швеллера.
Обычно в рассказах, если кто-то куда-то едет, автор описывает пейзаж. Я пейзаж описывать не хочу, потому что он — это сосны, берёзы и поля со столбами. Лучше я опишу Мику, себя и Серджио.
Нам по двадцать лет. Мика высокая для девушки, 175 сантиметров, с длинными, предположительно каштановыми волосами. Предположительно не потому, что я придурок, а потому, что я дальтоник. Я с детства живу в чёрно-белом мире. Такой вот нечаянный или, наоборот, предначертанный неонуар.
Мика — пацанка, но пацанство её, выросшее из детской беготни по стройке, здорово поколебалось созреванием. Сложно быть пацанкой и писаной красавицей одновременно. То есть внутренне это, может, и не сложно, но когда люди вокруг реагируют на тебя, как на деву, и ведут себя соответственно, сложно очень. Наверное, из-за этого Мика носила балахоны, широкие джинсы и кеды. Она сражалась за свою свободу с чужой похотью, но получалось слабо. Лицом, да и фигурой Мика походила на более женственную версию Хилари Суонк, хотя ничьей версией она не была. В ней удивительным образом соединились пролетарское происхождение, острый ум и вкус. Мика с детства много читала и, обладая хорошей памятью, без труда запоминала целые отрывки понравившихся книг. Она могла даже перечислить корабли из «Илиады».
В школе мы учились с ней в одном классе — с углублённым изучением предметов ХЭЦ — художественно-эстетического цикла. Был у нас в школе и ораторский дискуссионный клуб. Именно там мы с Микой сблизились. Вернее, нас сблизило задание: «Учёные нашли в леднике древних мужчину и женщину и сделали вывод, что перед ними Адам и Ева. Выясните, на каком основании они сделали такой вывод, задавая уточняющие вопросы». Для решения задачи председатель клуба и наш преподаватель истории цивилизаций Григорий Абрамович разбил нас на пары. Я оказался с Микой. Мика сказала — слушай, их же не рожали! А я добавил — хотел бы я знать, где их пупки? Короче, задачу мы решили правильно.
С Серджио мы сдружились благодаря футболу. Я был левым крайним нападающим, а он идеальным подносчиком снарядов. Не Хави, конечно, но для Перми вполне. Серджио на самом деле дылда, угловатый и острый, будто бы вырезанный из дерева столяром-неумехой. Обычно люди такого сложения неловкие, но он исключение. Плюс — большой любитель истории и всяких параллелей. К девятому классу он зачитал историю Рима до дыр. Без труда отличал ионический ордер от коринфского. Обожал «Воспоминания Адриана» Маргерит Юрсенар. Мы частенько спорили с ним, кто больше заслуживал Нобеля — она или Фаулз.
В автобусе до Горнозаводска мы с Микой устроились на передних сидениях. Серджио сел за нами с какой-то бабкой. Я повернулся к нему и заодно оглядел полупустой салон. Старики, тётки, рассада, бурые сумки.
Мика вплела свои пальцы в мои. Меня всегда поражала её естественность, когда дело касалось нежности. Мика не готовилась к её проявлению, она просто её проявляла, как дыхание. Мика села у окна, она всегда садилась у окна. Мне это нравилось, потому что я мог смотреть в окно и в то же время смотреть на неё. У меня сложное отношение к путешествиям. В путешествиях я почему-то чувствую себя наиболее одиноко. Я не узнаю себя не только в людях, но и в небе, пейзаже, воде, архитектуре, звёздах. Иной раз мне кажется, что я совершенно один на свете и это не прекратится никогда. В такие минуты профиль Мики дороже мне всех профилей мира, пусть и отчеканенных на каких угодно золотых монетах. И также дорог мне Серджио, его любовь к Риму, запах, добрый смех.