— Пусть будет «спешиал», только побыстрей!
— Спешиал, — повторил Танака-сан.
Библиотекарши стали рядом, к нам лицом, и враз наклонили свои точеные головки, причесанные «тюрбаном». Казалось, их густые черные волосы залиты лаком: сплошная сверкающая гладь. Поклонившись, они деловито распустили пояса, скинули на пол кимоно и остались в голубых бикини. Их маленькие, по-козьи острые груди заронили во мне смутное подозрение, что мы ошиблись адресом. Но я не успел разобраться в своих ощущениях. Переглянувшись, библиотекарши синхронным движением сняли бикини.
— Это провокация, — пробормотал я и, как библейский Иосиф, пустился в бегство.
Танака устремился было за мной, но тут же вернулся, чтобы расплатиться, как я потом понял, за джин и причиненное беспокойство. Нагнал он меня уже на улице. От волнения насморк его усилился, бумажные салфетки так и порхали из пиджачного кармана к тупо обрезанному носу. Черный бобрик ощетинился, а табачные глаза за толстыми стеклами очков пучились, как у рыбы-телескопа. Мне стало его жаль.
— Скажи, что такое, по-твоему, «публичка»? — спросил я мягко.
— Как что?.. Пубричка (все японцы, владеющие русским, стоит им разволноваться или выпить лишнюю рюмку, немедленно утрачивают букву «л», отсутствующую в японском языке) — это маренький пубричный дом.
— Это публичная библиотека, — сказал я.
— Бибриотека?! — вскричал Танака трагическим голосом. — Господи боже мой!..
Оставалось еще одно невыясненное обстоятельство, я спросил:
— А почему там речь шла о фотографии?
— Большие публичные дома у нас запрещены, — к нему вернулось спокойствие, а значит, и буква «л», — публички же… извини, маленькие публичные дома существуют под видом фотоателье, массажных, педикюрен.
— О каком «спешиал» вы говорили?
Он лукаво улыбнулся и взял реванш:
— Не надо было убегать, тогда бы узнал…