Но никакая смерть не хороша, никакая, никакая… Разве только смерть врага, но если подумать да поразмыслить, то и она не покажется хорошей.
Мама умерла дома, в постели. Дедушка со стороны отца умер на свежем воздухе, сидя на завалинке, и смерть за несколько часов до того, как взять его душу, отняла у него голос.
— Мария, Мария, как я любил тебя, Мария!..
Горят желтые и белые свечи и постепенно уменьшаются. Это из-за пламени они становятся все меньше и меньше. Пламя — оно дает свет, оно же дает и дым.
Горит, как свеча, тает, как свеча, которая горит, и все тает, тает.
Мама сгорела — это жизнь сожгла ее, она сгорела дотла и погасла.
Когда-то мне часто снился сон, будто лечу я среди звезд на крылатом коне. Звезды прямо на глазах у меня вспыхивали, разгорались и гасли.
Жизнь матери только частично протекала на моих глазах. Возможно, что эта часть ее жизни была самой трудной, это было время, когда она родила всех моих младших братьев и сестер, когда она родила и меня. Случались ли когда-нибудь в ее жизни радостные дни? Выпадали ли на ее долю когда-нибудь счастливые часы?
«Да не лезьте вы на колодец!.. Не играйте на железной дороге!.. Не лазайте на деревья!.. Не ходите одни в лес!..»
Ей было страшно за все: и за то, что мы делаем, и за то, что могли бы натворить. Говорила она всегда ясно и ласково, мы выслушивали ее, но наставлениям ее не следовали. Ведь дети так редко внимают советам своих родителей.
— Мария, Мария, как я любил тебя, Мария!..
Перед домом за накрытым с вечера столом люди едят, пьют — больше всего пьют — и становятся все более шумными и веселыми. Хорошо поджаренное мясо, острый перец, теплый сытный хлеб, цуйка и вино развеяли печаль и распалили жажду жизни.
Смерть? Смерть — она существует и не существует. Смерть — она существует только для тех, кто еще не умер. А мертвые уже не боятся смерти. Мама, пока была жива, очень боялась смерти. Она боялась за свою жизнь, за жизнь отца и особенно за нашу жизнь, за жизнь ее детей. Она умерла, а мы живем. На лицах наших залегли глубокие складки печали и страдания, но все-таки это лица живых людей. У матери лицо гладкое и ясное, но это лицо покойницы. Никогда до сих пор я не видел у матери такого спокойного, такого ясного лица, лица человека, полностью помирившегося с самим собой.
А может быть, мама все-таки чувствует еще что-то? Может быть, она еще думает? Может быть, мама довольна, что избавилась от всех тягот жизни и перестала жить?
— Пойдемте, батюшка, пойдем, Зэрикуце, пойдемте во двор, я вам дам чего-нибудь поесть. Возле мамы останутся Рица и Елизабета.
— Я тоже останусь, — говорит сестра моя Стела, одетая в черное с головы до ног.
Стела — самая младшая из всех нас. Четыре года назад она вышла замуж за машиниста на железной дороге. За четыре года родила от него четверых детей, четырех девочек, а месяц тому назад он погиб при крушении поезда. Его привезли домой в дешевом гробу разрезанного на куски. Стела похоронила его и оплакала.
Мы выходим из комнаты, где лежит на постели мама, но не для того, чтобы поужинать, а чтобы хоть немножко отдохнуть. Пока мы стояли около покойницы, у нас все кости словно вошли одна в другую.
Елизабета и Рица молчат, а Стела заходится в плаче:
— Мамочка, мама, умер у меня муж, дорогая мама, оставил мне четырех девочек, мама, и что же мне делать теперь, мама, как я одна выращу четырех девочек, мама…
Мама не знала бы, что ей ответить, если б даже была жива.
— Мамочка, мама, как я выращу своих девочек, мама?..
Мама — она должна все знать, должна найти ответ на любой вопрос… На любой вопрос… На все вопросы… Она бы не знала, что ответить Стеле, или, возможно, ответила бы так:
«Трудись, дорогая, трудись — и вырастишь девочек. Хуже ли, лучше ли, но вырастишь. И с другими такое бывало».
У нее тоже умер муж, когда она была совсем молоденькой… совсем молоденькой, почти девчонкой. Она осталась с двумя детьми — правда, с двумя, а не с четырьмя. Вторично она вышла замуж за человека, который сидит теперь при луне за домом на деревянном чурбаке, курит и повторяет шепотом, как и раньше, когда стоял возле кровати, на которой она лежит уже мертвой:
— Мария, Мария, как я тебя любил, Мария!..
В ночи раздается паровозный гудок. Земля тихонько вздрагивает. Поезд вырывается из глубокой выемки и мчится мимо нашего дома. Отец говорит:
— Вот сейчас ровно сутки, как она умерла… Вот сейчас, сию минуту…