«Будь осторожен, Зэрикуце, не наколись на копье».
«Не наколюсь, у него конец обгорелый».
Из лука я стрелял вверх, чтобы стрелы летели до облаков и даже до самых звезд.
— Господь всемилостивейший, помилуй нас…
Умолкли священники, замолчал и причт. Все расступаются. Четверо мужчин поднимают гроб, в котором вечным сном спит мама, и ставят его на носилки, похожие на узкую кровать. Потом они поднимают носилки на плечи — двое спереди, двое сзади. (Покойника всегда выносят ногами вперед: человек появляется на свет вперед головой, а уходит из мира вперед ногами.)
Священники с причтом идут перед гробом. Сзади начинает вытягиваться похоронная процессия. Мой двоюродный брат Сорян из Стэникуц и Ион-адвентист подхватывают отца под руки, чтобы поддержать его, но отец отталкивает их.
— Не нужно! Я и без вас могу идти.
Сорян и Ион-адвентист на всякий случай идут рядом с отцом. Мы со Штефаном следуем за ними. Все сестры — их пять, а со сводной сестрой Костандиной даже шесть — причитают во весь голос:
— Мамочка, мама, покидаешь ты землицу, на которой свой век прожила…
Действительно, мама покидает теперь навсегда и дом, где родила и вырастила нас, навсегда оставляет и землю вокруг дома: наш двор и наш сад с шелковичными деревьями, акациями, алычой и яблонями, ту землю, на которой ей было суждено прожить всю свою жизнь. Больше ее нога не ступит на эту землю, глаза ее не увидят ни этих деревьев и кустов, ни нашего дома, к которому столько раз через распахнутые ворота подъезжала на телеге, запряженной лошадьми, тетка Уцупер из Секары вместе с Дицей, моей двоюродной сестрой…
На плечах четверых мужчин гроб выплывает со двора и движется мимо колодца. Мама не поворачивает головы, чтобы еще раз, ну хотя бы в последний раз, взглянуть на колодец, из которого она с первого дня замужества и до позавчерашнего дня, когда болезнь окончательно свалила ее, достала тысячу и тысячу ведер воды — воды для питья, воды для готовки пищи, воды для стирки, воды для мытья детей, которых она купала в корыте каждую субботу.
«Сегодня суббота. Кончайте, милые, пораньше ваши игры или работу и приходите домой. Я вас вымою в корыте, в теплой воде с мылом, чтобы были чистые».
Она умывала нас и купала, расчесывала нам волосы, пока мы не подросли и не научились сами умываться, причесываться и стричь ногти на руках и на ногах.
Отец, следуя за гробом, проходит мимо колодца. Ему хочется пить. Всех нас мучает страшная жажда, губы пересохли, во рту сухо, глотка горит. Отец обращается к Соряну:
— А вино! Забыли прихватить с собой вино.
— Не забыли. Шесть человек несут по полному ведру и кружке.
— Хорошо, — говорит отец, — не забыли захватить с собой вино, это хорошо.
Мы идем шагом, идем совсем медленно, идем, как за покойником.
Умерла мама. Это она покойник, за которым мы идем, как за покойником.
Костандина — единственная среди нас — догадывается, что нужно отцу. Она проталкивается сквозь толпу, следующую за гробом, и быстро возвращается с кружкой, полной вина.
— Возьми, отец, выпей, — протягивает она кружку.
Отец осеняет себя крестом. Медленно шагая за гробом, в котором спит мама, он крестится и шепчет:
— Прости меня, господи, прости меня, господи…
Отец берет кружку, рука у него дрожит. Он шепчет, будучи глубоко уверен, что, как бы тихо он ни говорил, бог все равно его услышит:
— Прими ее, господи… Наверно, и ей хочется пить. Прими ее, господи!
Выпив кружку, отец поворачивается к Костандине и просит:
— Принеси еще.
Костандина приносит вторую кружку. Отец выпивает и ее. Жара начинает спадать. Яркий дневной свет утрачивает свой блеск и становится чуть-чуть желтоватым. По обеим сторонам улицы, по которой движется похоронная процессия, у ворот стоят люди, ребятишки висят на заборах, на деревьях — на шелковицах и алыче. Мужчины с ведрами вина останавливаются и протягивают по кружке всем, кто смотрит на похоронную процессию, всем, кого встречает покойница на своем безвозвратном пути, на своем пути к кладбищу.
— Царство ей небесное!
— Царство ей небесное!
— Царство ей небесное!
Данг-данг-данг!
Мы двигаемся медленно, совсем медленно, как за покойником, и покойник, за которым мы так медленно идем, — это мама.
— Царство ей небесное!
Все, кто выпивает кружку вина, говорят:
— Да простит ее бог! Царство ей небесное!
Женщины и дети, получающие на помин души по калачу, произносят одно-единственное слово: