Пичике вынимает из-за пояса нож и протягивает Ариону Гончу. Тот берет ножик, осматривает и возвращает обратно.
— Чистая сталь. Редко такую увидишь.
— Чистая сталь! — подтверждает нене Пичике. — Не взмахни я вовремя дубинкой, пополоскал бы он эту чистую сталь в моей кровушке.
— Повезло тебе, — подхватывает Папелка, — крепко повезло. Поставь в церкви свечку и поблагодари господа бога за то, что помог тебе избежать смерти.
— Правда повезло, — соглашается Пичике, — только и у меня дубинка была. А вот свечу…
— Что пошла она с Офице Палом гулять — это я понимаю, — начинает рассуждать Арион. — А вот как тут замешался ваш парнишка, с чего она стала кусать его в шею — вот этого я никак не пойму.
Молчит Веве. И Пичике молчит. Молчат и родители Кривого Веве. Я тоже молчу. Пэскуцу достает из-за пазухи свиной пузырь, набитый табаком. Из кармана вязаной куртки извлекает листочек дешевой желтой бумаги и скручивает цигарку.
— Угощайтесь… Закуривайте…
Крутит цигарку и Пичике. Арион Гончу тоже вертит цигарку. Папелка велит Джинджису принести огня из печки. Джинджис приносит дымящуюся головешку. Все трое прикуривают от нее. Попыхивают цигарками. Все трое разом пускают дым. Комнатушка маленькая, она сразу наполняется дымом. А дым едкий, мне так и щиплет глаза. Пичике предлагает:
— Вот Дарие мог бы тебе рассказать, Арион, что там у них до этого было.
— Пусть расскажет… пусть расскажет обо всем, что знает. Чтобы я понял. Чтобы мне ясно стало.
Я снова весь раздуваюсь от гордости. Вновь ощущая себя необычайно важной фигурой, начинаю рассказывать Ариону Гончу, что мы отправились с Веве посмотреть, как вечером на горке целуются парни с девушками, как Веве заснул, а я в это время путешествовал среди звезд…
Арион слушает меня. Не пропускает ни единого слова. Но когда он слышит, что я путешествовал среди звезд, он пучит глаза, чешет в затылке и прерывает:
— Как это ты путешествовал среди звезд? В мыслях?
Мне хочется сказать, что я и вправду путешествовал, скакал на коньке-горбунке, но я понимаю, что мне не поверят. Что никто не поверит, все решат, что я, не в своем уме и заговариваюсь. Поэтому я даю такой ответ, какого все от меня ждут, который избавляет меня от всякой предвзятости:
— В мыслях… А потом я услыхал, как Маргита разговаривает с Офице Палом. Потом я услыхал, как она завизжала. От страха завизжала, будто в нее кинжал вонзили. Я подумал, что ее убивают. Потом Маргита плакала. А потом… А потом тебе сама Маргита расскажет. Она лучше меня знает. Все, что было, — это с ней было. Она жаловалась, что ей больно. Только я не знаю, где ей было больно. Пусть это она сама скажет. Она знает, где ей было больно и здорово ли болело…
Кривой Веве все время стонет. Сквозь стоны он говорит:
— Знает… Дарие знает, где у нее болело, только сказать не хочет. И я знаю, где было больно, только не хочу говорить. Маргита и Офице Пал нам сказали: если мы проговоримся или проболтаемся, если от нас хоть что-нибудь станет известно, они нас обоих убьют — и меня убьют, и Дарие прикончат. А еще Офице сказал, что он не возьмет Маргиту замуж, если за нее не дадут в приданое два погона земли. Только я ничего вам не говорил. И Дарие тоже ничего не рассказывал. Мы связаны. Клятвой связаны, что ни словечка не пророним…
Арион Гончу слушает, и лицо его постепенно мрачнеет. Пышные усы подрагивают. Под усами дрожат губы. Папелка обращается к нему:
— Чего ты вытрясешь из своей девчонки, что ты узнаешь от нее, теперь, Арион, твое дело. Что ей сказать и как поступить с поножовщиком, тоже твое дело. Нам ты скажи только одно: как быть с нашим парнишкой? Твоя дочка хотела его погубить. Не закричи Дарие, не окажись там Пичике с дубинкой, прикончила бы она его. Глотку бы ему перегрызла. На клочки бы разодрала. Один бог знает, как придется страдать мальчику. Один бог знает, не останется ли он с кривой шеей или с какой еще хворобой.
— Что вы от меня хотите? Я у вас в руках. Говорите, что вам надобно от моей бедности?
Пэскуцу молчит. Делает несколько глубоких затяжек и молчит. Папелка тоже не вмешивается. Они оставляют мужика с выселков вариться в собственном соку. Когда они чувствуют, что он достаточно проварился, Пэскуцу говорит:
— Возмещения. По доброму согласию дай нам возмещение на лечение парня. Суд мы обойдем. Конечно, если ты этого хочешь. А если нет… Если нет, мы готовы и в суд пойти.
Крестьянин с выселков берет свою шапку, водружает ее на голову, но уходить не уходит. Он остается и ждет, не скажут ли Пэскуцу или Папелка чего-нибудь еще. Говорит Пичике: