— И не думай, подлая твоя душа, удрать. Топай прямо в примарию. Ты должен предстать перед примарем и во всем дать отчет! Ты как думал? Что на дурачка напал?
Люди сбегаются, чтобы поглазеть. Сбегаются — как на медведя. У меня тоже зачесались пятки. И у Кривого Веве чешутся. Подбежав, мы видим: у Офице Пала, того самого, что обещал нас убить, если не будем держать язык за зубами, все лицо посинело и распухло! Легко колотить тех, кто слабее тебя. Потруднее иметь дело с таким битюгом, как Арион Гончу.
А нене Арион Гончу!.. В разгар схватки среди поля с Офице Палом он тоже потерял шляпу или шапку. А лоб… Лоб у него разделен на две части, как раз между бровей, тонкой струйкой крови. Он тоже должен признаться, что и ему досталось от Офице Пала. Не просто это было — только с помощью хлыста привести его в село и выставить на всеобщий позор.
Мужики, сидевшие в корчме у Войку Бучука, и в корчме Мареша через дорогу, и у Томы Окы, и те, кто, лениво развалясь, играл в шашки или прихлебывал тепленький чай в кофейне у тети Ленки, заслышав крики и грубую брань, высыпали на улицу и, словно придурки, пялят глаза на пыльную дорогу, усыпанную свежими конскими яблоками. Кривой Веве забыл про свои бублики. Я забыл про то, что мать ждет меня с маслом, потому что ей нужно жарить лук. Мы оба забыли обо всем и обо всех. Необычайное происшествие на холме, когда Маргита кричала от страха и от боли, а потом, как волчица, кусала и рвала шею Кривого Веве, было теперь известно по всему селу от мала до велика. Было оно известно и по всем селам в нашей долине Кэлмэцуя.
Авендря, которому за словом в карман не нужно было лазить, шутливо спрашивает Ариона Гончу:
— Нене Арион, где это ты кабана поймал?
— Возле Сайеле, в поле. Хотел скрыться в лесах за Олтом.
— Здорово пришлось с ним повозиться?
— Чего ты спрашиваешь, Авендря! Разве не видать?
— Видать, нене Арион. Все очень хорошо видно.
Их окружают люди. Арион Гончу слезает с лошади. Не спуская глаз с Офице Пала, он привязывает свою рыжую кобылу к забору около примарии. Потом толкает Офице, словно военнопленного, в спину. На шум из примарии выглядывают писарь Джике Стэнеску, секретарь примарии чахоточный Флоре Флоаке и сам примарь — Бубулете, за последнее время он вконец разжирел и обрюзг.
— Что там у вас? — спрашивает писарь.
— Сначала мы войдем в примарию, господин писарь. А потом скажем, что у нас такое. Дело у нас запутанное. Хотим распутать.
После этого Арион Гончу обращается к Маргите:
— И ты иди с нами. Из-за тебя вышла вся эта катавасия.
Все, кто только мог, набились в примарию. За взрослыми прошмыгнули и мы с Кривым Веве.
Примарь, писарь и секретарь расселись на стульях. Они, как и все село, знают, что случилось с Офице Палом и Маргитой. Ухмыляясь, они жаждут услышать все в подробностях.
Арион Гончу смотрит на них таким тяжелым взглядом, что у всех троих немедленно исчезают ухмылки.
— Вы подрались! — заявляет писарь Джике Стэнеску. — Подрались между собой и явились сюда, чтобы мы вас помирили.
— Мы не дрались, — отрицает Офице Пал. — И пришли сюда не мириться. Меня привел нене Арион. Пусть он и скажет, зачем меня привел.
— Как это вы не дрались, а? Как же вы не дрались? У Ариона Гончу шишки на голове и лоб в крови. А ты…
— Когда мы повстречались в поле у Сайеле, то у нене Ариона уже были шишки на голове и лоб в крови. И я был такой, как сейчас.
Люди смеются. Смеюсь и я. Смеется и Кривой Веве. Авендря вставляет:
— Зачем ты его сюда привел, Гончу?
— Пусть вам Офице Пал скажет. Он тоже знает, зачем я привел его сюда. Язык у него еще не отсох.
Снова все смеются. Смеюсь я. Смеется Кривой Веве. Авендря уговаривает:
— Он не скажет. Офице ничего не скажет. Лучше ты сам, нене Арион.
Секретарь примарии, которого уже много лет гложет чахотка, громко кашляет в кулак. Прокашлявшись и вытерев губы платком, он предлагает:
— Может быть, нам расскажет девушка. Что случилось… Как случилось… Тогда… На холме…
Маргита бледнеет и опускает глаза. Арион Гончу приходит ей на помощь:
— Вы к ней не привязывайтесь. Ей и так досталось. Нечего ей рассказывать.
— Есть чего, — возражает Флоре Флоаке. — Есть. Пусть расскажет, к примеру, как она сделалась волчицей и как покусала шею Кривого, сынишки Пэскуцу и Папелки.
Веве не выдерживает. Он вскакивает на скамью, чтобы получше видеть белое, изможденное лицо секретаря.
— Чего ее спрашивать? Ничего она не знает. Не Маргита меня кусала в шею, а волчица, настоящая волчица.
— Сколько ног было у той волчицы? — спрашивает секретарь.