Ковыляя дальше — с помощью милосердного бога и его захудалых святых, — я подошел к самому селу. По виду крыш и улиц, по маленькому минарету мечети и по окружающим ее домам я заключил, что в селе живут татары. Вот заржал конь. Потом другой. И все смолкло. Уснуло глубоким сном. Мертвым сном.
Я вошел в село. Посмотрел по сторонам. Ни души. Огляделся повнимательнее. Мой взгляд упал на худых — кожа да кости — собак, что лениво дремали на пыльной земле, прячась в редкой тени акаций и возле каменных оград, окружавших дома. Собаки проснулись. Уставились на меня. Зевнули, но лаять не стали. «Ну, — подумалось мне, — если и люди в этом селе такие же порядочные, как их собаки, то, пожалуй, стоит задержаться здесь хотя бы на несколько месяцев».
Я принялся еще более придирчиво осматривать село. Выглядело оно весьма неказисто. Вроде и не село вовсе. Скорее жалкое селенье в два десятка домишек — таких немало раскидано по Добрудже. Большие дворы окружены толстыми, высокими оградами из неотесанных каменных глыб. Поникшие в недвижном знойном воздухе акации с потрескавшейся корой, перекрученными уродливыми ветвями и желто-зелеными листьями отбрасывали на улицу редкие, бледные тени. Дощатые ворота были заперты. Поселок, казалось, заснул, если не вымер.
Назвавшись груздем, полезай в кузов. Я двинулся дальше. И потихоньку, разморенный жарой и измученный долгой дорогой, добрел наконец до площади. Здесь стояло здание побольше, целиком сложенное из камня, на стене его была прибита жестяная табличка с надписью:
Напротив примарии — непременная мечеть с низеньким убогим минаретом. За мечетью виднелась кофейня с широким навесом, в тени которого можно было прохлаждаться до бесконечности, сидя на разложенных на полу циновках. Ох, проклятые маслины! Черт дернул меня купить их у грека! Они все еще жгли желудок. И снова ужасно захотелось пить. А еще — выкурить сигарету и, не торопясь, маленькими глотками, насладиться обжигающим турецким кофе. Я подавил жажду и мучительное желание выпить кофе. Во дворе примарии расположились несколько тучных бородатых татар с плоскими носами и раскосыми нагноившимися глазами; они сидели на земле, в горячей белой пыли, поджав по-турецки ноги и не спеша потягивая дым из своих трубок. Я направился к ним. Не доходя трех-четырех шагов, остановился, сдернул с головы шляпу, словно приветствуя могущественнейших и досточтимейших пашей, и пожелал им доброго здоровья. Они закивали и ответили мне по-татарски. Никто не задал ни одного вопроса. Я почувствовал, что надо что-то сказать, и, смутившись, начал сбивчиво объяснять, что иду пешком от самой Констанцы и хотел бы переночевать в Сорге, поэтому ищу старосту — спросить у него разрешения. Потом добавил, что человек я честный, милостыню не прошу и воровством не занимаюсь. Татары, вытянув шеи, молча слушали. Когда я закончил, они, покусывая концы усов, переглянулись и засмеялись. Я не понял, чему они смеются, но решил не спрашивать и подождать, пока они насмеются вдоволь. Смех вскоре прекратился. Теперь татары принялись пальцами расчесывать бороды. Один из них, смуглый, с изрытым оспой лицом, показавшийся мне самым молодым, сжалился надо мной:
— Я староста, слышь ты? Я здесь староста. А если хочешь узнать, как меня зовут, то знай, что зовут меня Селим Решит.
В ответ я промямлил свое имя. Поклонился ему и попросил не судить обо мне по внешнему виду.
— Хоть мне давно уже приходится бесцельно скитаться по свету, я не знаюсь с подонками и жуликами городских окраин. Сам я, как и вы, деревенский и живу честно.
Показав на свою больную ногу, я добавил, что, несмотря на хромоту, никогда не просил милостыню, хотя никто бы не упрекнул меня за это.
— А теперь… Теперь я ищу работу. Если повезет, буду работать честно и старательно.
Староста неотрывно смотрел на меня. Смотрел и слушал. И, конечно, прикидывал, чего я стою. Остальные татары тоже смотрели и слушали.
Больше сказать было нечего, и я смолк. Татары, все так же сидя на своих местах, о чем-то залопотали. Потом замолкли. Староста спросил:
— А есть у тебя, гяур, какие-нибудь бумаги?
— Есть. Может, нужно показать их жандармам?
— У нас в селе жандармов нет. Жандармы отсюда далеко, в Тапале. Там у них участок. Сюда они наведываются через день, через два. Сегодня уже были. Раньше завтрашнего или послезавтрашнего дня мы их не увидим. А когда увидим, скажу, что ты остался с моего позволения. Поднесу им жирного барашка — и тебя не тронут. Покажи-ка мне свои бумаги…