— Подвинься, Ленк. Я разогрелась во время скачки. А теперь мне холодно. Я боюсь простыть.
Я подчинился приказу, не выдав своей радости. Подвинулся. Тонкое тело девушки, ее круглое и желтое, как луна, лицо прильнули ко мне. Я почувствовал биение ее сердца. Оно билось часто, очень часто. Прошло немного времени, никто из нас не проронил ни слова, но сердце ее стало биться спокойнее. Зато стройное тело воспламенилось и пылало огнем. Татарочка стала искать мои губы. Их нетрудно было найти, и она нашла. Впилась в них, прокусив до крови. Насытившись моими горькими губами, взяла в свои маленькие детские ладошки мое лицо и прошептала:
— Ленк… Убей меня… Прошу тебя, убей…
— Зачем мне убивать тебя? Я проиграл спор… Ты ведь отлично знаешь, что я проиграл.
— Убей меня, Ленк. Убей меня, а потом воскреси. А потом снова убей меня, Ленк.
Она заклинала меня. Заклинала, как бога. Я же не был настолько богом, чтобы не услышать ее мольбы.
А потом, завороженные, мы шли, держась за руки, по золотому мосту, который луна перекинула через море. Наши босые ноги ступали по этому золотому мосту, тонкому и прозрачному, и он мерно раскачивался, вторя плавному дыханию моря.
VI
Не знаю отчего, но с некоторых пор вновь и вновь оживает в моей памяти Добруджа… Добруджа и татарин из Сорга… Добруджа и великолепный жеребец Хасан… Добруджа и Урпат… При воспоминании о Хасане и Урпате я вздрогнул. А вот и Урума явилась моему воображению… Урума, с лицом круглым и желтым, как лунный диск… Урума и Урпат… Урпат и «свадьба», его долгожданная «свадьба».
…Мы напоили коней и оставили их отдыхать на просторном дворе татарина. Кони мирно помахивали хвостами, отгоняя мух. На Хасана нашла какая-то блажь. Он то и дело кусал Ифу, но кобыла, с недавних пор жеребая, не хотела дурачиться и оставалась вялой и равнодушной. Урума, схватив длинный шест, стала отгонять Хасана от Ифы. Для этого она могла просто взять его под уздцы и отвести в сторону. Я не понимал, что на нее нашло. Она била Хасана со злостью и грубо по-татарски ругалась.
Мне неприятно было смотреть, как татарочка бьет того самого коня, которого она любила больше других в табуне. И вообще мне не нравилось, что с некоторых пор Урума стала совсем иной, чем прежде: жестокой, грубой, способной на побои, а не только на ласку. Не в силах спокойно смотреть, как она бьет Хасана, я попросил у своего хозяина Селима Решита позволения сбегать в село, в кофейню, купить табаку.
— Ступай, нечестивая собака, раз уж у тебя весь табак вышел, но смотри не задерживайся. Лошади, видать, уже проголодались и ждут, когда ты снова отведешь их на пастбище.
— Спасибо, хозяин, я скоро вернусь.
Ковыляя по дороге, я услышал быстрые мелкие шажки, кто-то за моей спиной шлепал по пыли. Повернул голову. Меня догонял Урпат. Я остановился, поджидая. Урпат тяжело переводил дух. Поравнявшись со мной, остановился и ухмыльнулся. Я спросил:
— Что случилось, татарчонок? Хозяин послал тебя сказать, чтоб я вернулся?
— Нет. Он разрешил мне пойти вместе с тобой в кофейню, купить сладостей.
— Он дал тебе денег?
Урпат показал — один лей. Бумажка была зажата у него в кулаке и вся смялась.
— Этого хватит.
В кофейне я, как всегда, купил пачку сигарет. Тут же купил спичек. За свой лей Урпат получил кусок нуги и принялся ее грызть. Перед кофейней на циновках в слабом свете висевшего на стене фонаря сидели, скрестив ноги, несколько старых бородатых татар; они лениво сосали свои трубки, время от времени потягивая из круглых чашек дымящийся кофе. Мне тоже захотелось кофе, и я попросил Вуапа приготовить чашку.
— Сделаем, гяур, сделаем и для тебя чашечку кофе по-турецки.
Он принес кофе, и я по примеру татар тоже опустился на циновку, чуть в стороне, и закурил сигарету. Урпат догрыз свою нугу и шепнул мне на ухо:
— Ленк, купи мне пахлавы. Я очень хочу пахлавы.
— Попроси у Вуапа.
— Он не даст. Без денег не даст. Вуап никогда не продаст, если ему не заплатишь.
— Скажи, что я заплачу.
Пока я не спеша допивал кофе, никто из татар не произнес ни слова, но лишь только я зашел внутрь заплатить деньги, как они о чем-то залопотали приглушенными голосами. Когда я вернулся, Урпат спросил:
— Ты слышал, что говорили эти старики?
— Слышал, но не понял ни слова. Они говорили по-вашему.
Татарчонок засмеялся:
— А по-каковски же им еще говорить?
Я тоже рассмеялся. Урпат, развеселившись, схватил меня за руку. И зашептал: