— Ленк, эти старики глядели на меня и говорили, что пробил мой час, что через несколько дней будет моя «свадьба».
— И больше ни о чем?
— Говорили, что мой отец, раз он староста и человек богатый и я у него единственный сын, то и «свадьбу» он мне устроит богатую…
— А сам ты как думаешь, Урпат, староста и впрямь устроит тебе богатую «свадьбу»?
— Не знаю. Отец мне ничего не говорил, но старики, уж наверно, не ошиблись.
— Жаль, что мне не придется увидеть твоей «свадьбы»! Меня, нечестивую собаку, господин Селим Решит на твою «свадьбу» не пригласит.
— Он бы тебя пригласил, Ленк, если бы…
Урпат замолчал. Я не торопил его. Потом заметил:
— Нехорошо, начав рассказывать, вдруг обрывать на полуслове…
— Даже в разговоре с нечестивой собакой?
— А тогда — тем более.
Урпат опустил глаза.
— Я хотел сказать тебе все, Ленк. Ты был добрый ко мне. Особенно в последнее время. Даже согласился бороться со мной, когда другие не захотели. А сегодня… Сегодня ты купил для меня сладостей и заплатил Вуапу. Только… знаешь… Я боюсь, ты рассердишься…
— Не рассержусь, Урпат, можешь говорить что угодно, я не рассержусь.
— Ну слушай, Ленк, ты сможешь быть на моей «свадьбе», если… Если к этому времени станешь татарином.
— За оставшиеся дни?
— Да, Ленк, потому что моя «свадьба» совсем скоро.
— Но как же можно мне стать татарином?
— А почему тебе нельзя?
Было очень трудно объяснить Урпату, почему я не хотел сделаться татарином. И я сказал первое, что пришло в голову:
— Я не умею говорить по-татарски. А раз не умею говорить по-татарски, то не могу и стать татарином.
— Выучишься. У меня. У Урумы. Если только захочешь. Ведь не в том дело, чтобы научиться по-татарски. Этому можно научиться и после.
Я сделал вид, что не понимаю.
— А в чем же тогда дело?
— Ты не знаешь?
— Нет, Урпат, не знаю.
Урпат задумался. Я тоже молчал. Татарчонок взглянул на меня своими продолговатыми, чуть раскосыми глазами.
— Чтобы сделаться татарином, нужно… Нужно пойти к ходже. Он лучше меня расскажет, что надо сделать, чтобы стать татарином. Пообещай мне, Ленк, пообещай мне, что сходишь к ходже и узнаешь, как стать татарином.
— Мне надо подумать, Урпат. Я обещаю тебе подумать. И если ходжа Ойгун пожелает…
— Урума очень обрадуется. Может, Урума больше меня обрадуется, если ты станешь татарином.
Последние слова Урпата меня словно обожгли. «Урума больше меня обрадуется, если ты станешь татарином»… С чего это Урпат вдруг вспомнил об Уруме? Уж не узнал ли он, не почуял ли он чего? Я медленно и сухо, почти тоном приказа, произнес:
— Идем домой, Урпат. Мы и так уже засиделись в кофейне, мне пора к табуну. Хозяин небось рассердится.
— Он устал, — сказал Урпат. — Лег спать. Наверное, уже спит.
— Откуда ты знаешь, что он устал?
— Я видел, как он зевал. Если зевает, значит, устал. А когда устал, ложится спать. А если ляжет усталый, тут же засыпает.
В последующие дни ни Урума, ни соргский староста ни одним словом не обмолвились о «свадьбе» Урпата, но в доме и на дворе татарина начались приготовления. Позади дома возле кривых и колючих акаций с их редкой тенью несколько крестьян — скорее всего, какие-нибудь родственники старосты — чисто вымели землю метлами, побрызгали водой и старательно утрамбовали деревянными чурбаками. Чуть поодаль сложили из необожженного кирпича печь. Из такого же кирпича устроили необыкновенных размеров очаг. Как-то утром Селим Решит запряг в телегу двух лошадей и поехал в Констанцу, откуда привез несколько больших глиняных горшков, множество мисок и несколько новых деревянных ложек. После чего снова уехал из дому и вернулся только на второй день к вечеру, доставив из овечьего загона четырех выхолощенных баранов — больших и жирных, с круто завитыми рогами. Потом он послал соседа на мельницу в Тапалу — смолоть зерно нового урожая. Много других покупок было сложено в доме татарина: рис и изюм, финики и инжир и еще целая гора бумажных кульков со всевозможными сладостями. Урпат, глотая слюнки, вертелся возле этих яств. Толстая татарка пригрозила сурово наказать его, если он к ним прикоснется.
За день до торжества староста пошел приглашать гостей: в феске, сдвинутой на затылок, он ходил по селу, из ворот в ворота. К родственникам из соседних татарских сел он отрядил послов — курносых подростков, двоюродных братьев Урпата. Вечером из Коргана явились гагаузы с двумя огромными бочками, полными рыбы.
— Только сегодня для вас наловили, господин староста, так живыми в морской воде и привезли.