Староста спросил о цене. Гагаузы назвали. Услышав сумму, мой хозяин нахмурился, но торговаться не стал, отступив от своих правил. Вынул из широкого узорчатого пояса кошелек и заплатил всю сумму сполна, до последней монеты. Рыбу он поручил готовить жене, а пока что велел мне и Уруме втащить бочки в сени. Вот тогда-то я впервые переступил порог хозяйского дома. Селим Решит принялся колоть и складывать в поленницу дрова. Урпата он послал за стариком Кевилом, поваром. Я спросил хозяина, будут ли для меня еще какие-нибудь распоряжения на сегодняшний вечер или на завтра. Не отрываясь от дел, он сказал:
— Сегодня вечером ты, нечестивая собака, как всегда, погонишь коней на пастбище. Утром тебя сменит Урума.
— А завтра? Какие у меня дела на завтра?
— На завтра? Вроде бы никаких. Будешь следить за огнем. Ну и помогать, коли где понадобится.
— Значит, я смогу увидеть «свадьбу» Урпата?
— Увидеть увидишь, нечестивая собака, но не надейся, что я тебя и за стол посажу.
— Ай, хозяин, разве я посмел бы даже помыслить об этом?
— Ну что ж, видать, пока ты у меня служишь, аллах сжалился и прибавил тебе ума…
Я отправился с табуном на пастбище. Всю ночь юная татарка не шла у меня из головы. Что ее озлобило? Почему она теперь так жестоко обходится с Хасаном? А мне-то казалось, что я глубоко проник в ее душу!
Татарочка явилась перед рассветом. Я не спал. Она не выспалась тоже. Мне хотелось заговорить с нею, растормошить, погубить и вновь воскресить, умиротворить и укротить ее. Она разгадала мои мысли. И произнесла повелительным тоном хозяйки:
— Садись на коня и поторопись, Ленк. Сегодня у тебя тяжелый день.
Я поклонился и насмешливо сказал:
— Слушаюсь, госпожа, желаю доброго здоровья.
Она не ответила. Повернулась ко мне спиной и пошла к морю. Море было спокойным, светлым и прозрачным. Каждый день и каждую ночь море окрашивалось в цвет неба.
Я выбрал в табуне коня. Сел. Еще раз взглянул на море. Урума уплывала вдаль, на восток, туда, где появилась красная полоска зари. Как всегда по утрам, Урума уплывала встречать солнце. Я приник к шее своего косматого низкорослого конька и пронзительно, по-татарски, гикнул. Конек пустился вскачь, как призрак, стелясь по дороге.
Прискакав в село, я тотчас поступил под начало повара Кевила. Это был беззубый бородатый старик, которого мне уже несколько раз доводилось встречать в кофейне.
— Эй, поторапливайся… Ты что-то поздно, эй…
За ночь бараны были зарезаны, освежеваны и разрублены на куски. Груду жирного мяса предстояло разложить по горшкам или нанизать на длинные деревянные шампуры. Два татарчонка вертелись возле повара, ожидая, как и я, приказаний.
— Ты, Жемал, помоги мне управиться с горшками, а ты, Омир, разведи огонь вместе с нечестивой собакой.
Омир подошел ко мне.
— Ты умеешь разводить огонь?
Я засмеялся. Засмеялся и Омир.
— Попытаюсь.
Омир все еще смеялся. Кевил прикрикнул на нас:
— Живо за дело, нечего зубы скалить!
Набрав сухих сучьев акации, я сложил их кучками в новом очаге из необожженного кирпича. Кевил и Жемал уже успели выбрать куски пожирнее и побросать их в большие горшки, на три четверти заполненные водой. Потом, подняв их за ручки, поставили на очаг, куда я сложил дрова.
— Теперь разведите огонь и следите, чтобы он горел ровно.
Один за другим мы разожгли костры. Взметнулось пламя, и повалил черный дым. Взошло солнце. Ходжа, поднявшись на минарет, затянул:
Татары опустились на колени, в пыль, лицом в сторону солнца и принялись бить поклоны. Когда они встали, я увидел Селима Решита с хозяйкой и Урпатом. Все трое были уже разодеты к празднеству. Староста спросил у повара:
— Ну как, все поспеет вовремя?
— Будьте покойны.
Толстая татарка, скрытая под покрывалом, глядя сквозь прорези, внимательно проверила горшки, уже начинавшие кипеть, взглянула на огонь и обследовала груду жирного мяса, ожидавшего, когда его нанижут на шампуры и поджарят. Потом хозяева ушли, шаркая туфлями по пыли. Молиться.
Тем временем я успел рассмотреть Урпата. В его продолговатых, чуть раскосых глазах радость перемешалась с тревогой. Он улыбнулся мне, и я, отвечая ему улыбкой, почувствовал, что рад его счастью.
Пламя быстро сожрало сухие поленья.